Предтеча(Повесть)
Шрифт:
— Вот и наградила нас кутафья за работу, — проговорил один из них, безвольно опустившись на скамью.
— Надо же, самих себя обмывать заставила, — горько усмехнулся Данилка.
— Грешно сей час зубоскалить, — сказал третий, — помолимся лучше о спасении души своей…
А город в это время метался в панике.
— Татары! Спасайся! Горим! — кричали посадские, хватали, что попадалось под руку, и бежали в крепость— кто с огнем воевать, кто собину свою спасать, кто место тихое, заувейное искать. Прибежали и артельные. Видят: огонь к их стенке подбирается, а новая надворотная
— Тише, братва, никак, голос человечий!
Прислушались — сквозь огненный гул сочился невнятный стон.
Архип окатился ледяной водой и бросился по лестнице наверх. В башне было дымно и смрадно, но огонь вовнутрь еще не проник. Дым тотчас же заполз ему в грудь, стал скрести там кошачьей лапой. Глаза застлались слезами, и пришлось пробираться на ощупь, вытянув руки. Стон шел откуда-то сверху. Архип поднялся на площадку, начал шарить понизу и вскоре нащупал лежавшее тело. Он легко поднял его, вынес из башни и передал кому-то из встречавших.
— Сеня Мума! — послышались голоса артельных. — Гляди-тко, повязан! Вот у бедолаги доля — опять ранами томиться!
У парня была разбита голова, он надышался дыма и был в беспамятстве. Когда обтерли рану и смочили голову, Сеня очнулся, осмотрел склонившиеся над ним лица и вдруг взволнованно замычал.
— Никак, сказать чавой-то хочет, — догадались артельные.
А Сеня продолжал мычать, показывая в сторону огня на воеводском подворье.
— Горит воевода. Да и пусть он сгорит со всеми потрохами! — сказал кто-то.
Сеня согласно закивал головой, а потом снова издал беспокойный мык.
— Ишь не унимается! За воеводу он бы мычать не стал. Никак, и вправду пойтить поглядеть. — С этими словами несколько артельных бросились к воеводскому подворью.
Они подбежали к пожарищу, когда баня занялась уже вовсю. Ее наружная дверь оказалась подпертой толстым бревном. Накинув на голову зипунишки, мужики отодвинули бревно и распахнули дверь. Из нее выклубился черный дым. Вбежали вовнутрь и сразу же наткнулись на тела своих товарищей. Вытащили их и стали приводить в память.
— Выходит, у нашего брата самая слабина в голове, — сказал кто-то, растирая снегом Данилкины виски. — В огне не горит, но память враз отшибает…
Первая паника горожан, вызванная пожаром и ужасом перед татарским набегом, прошла. Люди быстро разобрались по очагам и начали бесстрашно бороться с огнем. Воевода метался по крепости на храпящем коне. Он безостановочно ругался и подгонял своих немногочисленных воинов. Те бегали от стены к стене с вытаращенными глазами и широко открытыми ртами, все чаще падая в сугробы и жадно хватая горячими губами припорошенный сажей снег.
Незадолго до полуночи, когда они настолько выбились из сил, что уже не чувствовали ударов, воевода объявил о победе над басурманской ратью и приказал бить во все колокола. К этому времени огонь удалось потушить. Он, как оказалось впоследствии, не успел причинить крепости много зла. Пострадали в основном старые, полусгнившие постройки, а новые были только облизаны огнем. Из них больше всего досталось надворотной башне. Грязные, чумазые, в дымной одежде возвращались артельные с пожарища, чтобы проведать своих
Сеня радостно бросился к Данилке и с неожиданной нежностью погладил его.
— Ну, мужики, счастье нынче на вашей стороне. Еще б чуток, и от ваших головушек одни головешки остались бы. Вот его благодарите. — Архип указал на немого. — Он хоть и сам чуть не сожегся, но об вас помнил.
— Спасибо тебе, брат! — растрогался Данилка. — Как же ты вызнал про то, что мы в бане жаримся?
Сеня начал было возбужденно говорить по-своему, но Данилка его остановил:
— Не части! Я ведь еще не все понимаю — в голове гудеж. Давай помедленнее.
Сеня показал на Данилку, на баню и затрепыхал двумя пальцами.
— Я пошел в баню, — перевел Данилка.
Потом Сеня показал, как увидел, что дверь бани заперта бревном. Он попытался откатить его, но получил внезапный удар по голове и упал.
— А кто ударил, не разглядел, случаем? спросили мужики.
Сеня сощурил глаза.
— Неужто Феофил?! — ахнул Данилка.
Сеня утвердительно кивнул.
— Вот ирод, душегубец, да мы его в острог сведем! — зашумели мужики.
— Погодите! — успокоил их Архип. — Дальше-то что?
Сеня показал, как его оттащили в башню, связали, а башню подожгли.
— Кто поджег?
Сеня опять сощурился.
— Снова Феофил? А еще кто?
Сеня пожал плечами.
— Нет, братцы, тута что-то не так, — сказал в раздумье Архип. — Ну, на Данилку за его кусачий язык наш монах зельно злой, потому мог душегубство замыслить, хотя и не верю я в такое. Но а башню и стенку нашу зачем ему жечь? Убогого спалить? Дак ведь мог просто в прорубь спустить — и вся недолга!
— Чаво тут головы трудить? Самого в прорубь, гада, за его нечисти! — снова шумнули мужики.
— Умерьтесь! — возвысил голос Архип. — Нешто мы кровопивцы? Самое последнее это дело — карать под горячую руку. Остынем, а утром сведем элодея к воеводе для суда — дело это не токмо нашенское. Только постеречь его надобно, чтоб не утек…
Князь Андрей подъезжал к Алексину тихим солнечным утром. Было морозно, но солнце явно поворотило на весну. Ехавший рядом дядька Прокоп сладко жмурился и ворчал:
— Давно б уже греть надобно и ручьи пускать. А то выдался марток — таскай семеро порток. Евдокея [38] прошла с метелью, значит, на Егорья [39] травки не жди — опять, стало быть, поздняя весна. О-хо-хо, отворотилась теплота от людей. Раньше-то, бывало, мой Прокопий [40] весь зимник порушает, а ныне снегу эвон еще сколько…
38
Евдокия — 14 марта.
39
Егорий — 6 мая.
40
Прокопий — 12 марта.