Предупреждение путешествующим в тумане
Шрифт:
— Выкладывай, — говорю я, — не тужься.
— Просто через час мне надо будет вернуться в институт. Лаборантка новенькая, до этого в клиническом работала.
— Не слишком ли ты ее опекаешь? — я подмигнул.
— Ее недавно к нам перевели. Неопытная. Но, он многозначительно посмотрел на меня, — рекомендовали…
— Чья-то родственница?
— Нет, кажется. Но связи у нее есть.
— Внебрачные?
— Ну и шутки у тебя.
Дальше мы шли молча. В затихших домах светились разноцветные окна. За каждым из них были люди, своя жизнь,
Их мир, как в эпицентре, рождался за этими окнами и выплескивался в город, становясь чем дальше, тем призрачней и условней. Это ерунда, что мы обжили планету. Обжить планету так же невозможно, как и любить вкупе все человечество. Мы мельтешим в жизни каждый сам по себе и каждый на своей делянке. И самое обидное — общие у нас только стены, которые нас и разделяют. А что говорит стенка стенке? Вот именно…
Эдгар останавливается.
— Мы пришли, — он кивает на серый забор. Расстояния не московские. Тут живет мой приятель. Бессонов. Хороший парень.
Старый дом затаился в глубине яблоневого сада.
Остановившись у калитки, я окинул его взглядом. Они были очень старыми — и дом и сад. Черные бревна дома лоснились вековой усталостью. Эта же усталость лежала на ветвях бесплодных старых яблонь и на выщербленных ступеньках крыльца.
Пока я шел от калитки, казалось, насквозь пропитался ветхостью.
Среди ветвей шелестел ветер. Было одиннадцать часов.
Эдгар позвонил в дверь. Замок щелкнул, и дверь приоткрыли. Узкая полоска света легла наискось на крыльцо и затерялась в глубине сада.
— Кто там? — спросила женщина.
Дверь была на цепочке.
— Нина, откройте. Это я, Эдгар.
— Вы не один? — спросили за дверью.
— Со мной товарищ.
Я почувствовал себя неловко.
— Да, да, сейчас, — растерянно сказала женщина, и полоска света стала шире.
— Нина, мы не поздно? — спросил Эдгар, заслоняя собой дверной проем. — А где Бессонов? Неужели уже спит?
Из-за его плеча я увидел в сумраке коридора огромные серые глаза. Огромные серые глаза, тонкую шею и чуть вздернутый носик. Женщина смотрела на нас и кусала пухлые губы.
— Вы проходите… — она отступила дальше.
— Так где Бессонов? Не разбудим? — снова спросил Эдгар.
— Его нет. Мы вчера… В общем, это не важно. Он не был со вчерашнего вечера. Ушел прогулять собаку. И не вернулся.
— У него были на это причины? — улыбаясь, спросил Эдгар.
— Да, — женщина почему-то посмотрела на меня. — Небольшая семейная размолвка. Но вы проходите, — повторила она.
— Дела-а… — Эдгар почесал затылок. — Что ж, ладно. Поищем счастья в другом месте.
— Вы уходите? — она встрепенулась.
— Тут такая ситуация, — Эдгар кивнул в мою сторону, — надо товарища переночевать устроить. Думал, может, к вам. Но
— Почему же? — женщина сделала шаг навстречу. — Пожалуйста, оставайтесь, — она опять посмотрела на меня. — Одной не хочется…
Не уходите, ладно? Куда же вы на ночь глядя?
— И то верно, — Эдгар покачал головой. — А Бессонову я завтра на работе скажу…
Женщина как-то неопределенно скривила губы.
— Мне пора, — Эдгар вдруг засуетился. — Лаборантка неопытная. Вы ее знаете. Марина Афанасьева. Та, что у Бессонова раньше работала.
— Значит, она к вам перешла? — женщина сморщила уголки глаз.
— Да, ко мне. Ставка свободная…
— Она милая девушка, часто у нас бывает… Кстати, вы видели сегодня Бессонова на работе?
— Сегодня? — Эдгар задумался. — Не припомню. Что за день сумасшедший! И сейчас тороплюсь. Спокойной вам ночи.
Я кивнул в ответ и улыбнулся. В этот момент я еще не представлял, насколько его слова будут далеки от истины.
Женщина закрыла за Эдгаром дверь. Я немного удивился той тщательности, с которой она задвигала засов и накидывала цепочку. Наверное, есть что прятать, подумал я. Потом снял плащ и мы прошли в гостиную. Возле каждой двери Нина пыталась пропустить меня вперед.
Комната обставлена со вкусом, но, вероятно, еще в прошлом веке. С тех пор мебель не только не меняли, но, как я подозреваю, не переставляли. Я увидел у окна глубокое кожаное кресло и с удовольствием плюхнулся в него. В последний момент, правда, мелькнула мысль, что этот музейный экспонат рассыплется подо мной и я окажусь в весьма неудобном положении. Но Боливар выдержал такую нагрузку.
— Разучился много ходить, — объяснил я. Женщина откинула со лба волосы и вопросительно посмотрела на меня:
— Ужинать будете?
— Если честно, умираю с голоду.
— Тогда сейчас что-нибудь соображу.
— А вы составите мне компанию?
— Почему бы нет? Я все равно ложусь поздно.
Нина вышла, а я встал и подошел к массивному книжному шкафу. Судя по корешкам, он был набит только специальной литературой. На одной из полок за стеклом стояла фотография мужчины и женщины. Мужчина демонстрировал внушительный волевой подбородок и хорошо развитый плечевой пояс. А женщина была та самая, с серыми глазами, высокая, с распущенными темно-русыми волосами.
На фотографии она смеялась.
Я вернулся в кресло и взял с подоконника один из журналов. Он оказался медицинским.
Через некоторое время Нина внесла поднос и поставила его на низенький столик на колесиках. Наверное, мы готовим с ней по одной поваренной книге: яичница с ветчиной — самое распространенное блюдо в моем меню.
— Боюсь, что пересолила, — говорит Нина.
— Напротив, в самый раз.
— Может, выпьете? В баре есть водка.
— Нет, спасибо.
— Как знаете. Хорошая водка — «Смирнофф». Бессонову часто делают подарки — он многим помогает.