Преемник
Шрифт:
– Одеться не хочешь?
Табурет подо мной качнулся.
– Ножка расшаталась. – Вспомнил, что давно хотел прикрутить.
– Мог сделать уже.
– Не хочется.
– Вот и я одеваться не-хо-чу. – Резко ответила она.
Повернулся к ней. Она медленно, по-кошачьи подняла худую ногу на подоконник и поджала под себя, села сверху.
– Выпадешь.
Окна в доме были, как и стены, уверенности в том, что они не вылетят вместе с рамами не было. Двухэтажное здание, в котором мы жили больше походил на ветхое жилье неперселенцев. Деревянные хрупкие рамы на окнах продувались ветрами со всех сторон, тонкий, потертый ламинат
В доме было два подъезда по четыре квартиры. Мы жили с северной и самой продуваемой стороны. Окна выходили в сторону порта. Но, несмотря на все неудобства и неприязнь мы любили эту квартиру, хотя не уверен, что это было взаимно. Такие квартиры, как будто оставляют после себя паларойдные фотографии в сердце. Память о двух тридцатиметровых комнатах, о самой уютной, хоть и самой маленькой кухне, о скрипе пола в прихожей, о запотевших стеклах, о потрепанных временем занавесках и о разговорах за ужином под звуки радиоприемника.
– Поймаешь. – Не отвела от меня черных слегка припудренных цветочной пыльцой глаз. Провела тонкими пальцами по свисающей ноге, распределяя крем вдоль голени.
Она, как булгаковская Марго была невидима и свободна. Еще пару движений и она бы точно полетела из окна, но не для полета над Москвой, а чтобы попасть в травм пункт Утуру. Соседи снизу вряд ли бы это перенесли спокойно. Придумали бы легенду, что во время очередной ссоры за закрытыми дверями в квартире номер 7 случился приступ семейного насилия, в результате чего супруга научилась летать. Соседки снизу получили бы особое наслаждение от происходящего. Никто не мог переносить Жанну хладнокровно, со спокойными сдержанными эмоциями на лицах. Если бы была возможность и люди знающие ее могли опустить все рамки приличия, то по ее приходу в комнаты все вставали и уходили. Навсегда. Я обожал ее за способность создать атмосферу войны вокруг.
Дома она была другой. Для меня ее взбалмошный характер был всего лишь постоянным поиском, и в этом своем поиске она была прекрасной. Даже сейчас закинув ногу на подоконник, чтобы я мог видеть ее обнаженную, не делало ее поведение вульгарным и вызывающим. Хотелось силой взять ее на этом подоконнике, но после глотка отвратительного кофе желание прошло.
– Нам надо поговорить. – Поджала губы и посмотрела в сторону.
«Что-то тревожит» – подумал я.
– Ты хочешь говорить утром? Сегодня?– ответил.
– Прямо сейчас хочу. – Опустила обе ноги с подоконника и встала ровно по стойке, скрестив руки на груди.
– Сегодня 14 сентября.
– Мне плевать какой сегодня день. Я устала.
Молчал. Ждал, когда продолжит. Вливал в глотку омерзительный кофе. Она закрыла в кухню дверь, включила радиоприемник, заиграло что-то из «Человека амфибии», Петров кажется, написал. Она продолжила.
– Мне 38 лет. Я красивая женщина. Я не хочу жить на этом сраном острове. Мне здесь холодно.
– Ударь по раме, окно открыто.
Она обернулась, стукнула по раме кулаком.
– Мне вот здесь холодно.
Положила ладонь на солнечное
– Ничем не могу помочь. У тебя начинается истерика.
– Я уже три года здесь и ничего не происходит. Никакой динамики. Никакого развития. Может все это специально придумано, чтобы отвлечь наше внимание?
– Может.
– Я хочу не в тишине жить, а чтобы утром птицы за окном пели, солнце в глаза светило, чтобы зайчики по потолку бегали, дети кричали под окнами.
– Соседских мало?
Казалось, близнецов никто не собирался вести в сад. Они уже начинали кричать в голос, и плевать им было, что часы показывали семь утра. Жанна схватила со столешницы половник и ударила со всего размаху по батареи.
– Я своих детей хочу!
– Смотри, притихли.
Близнецы, и правда, затихли, но ненадолго. Минуты на три хватило.
– Ты вообще мечтаешь хоть о чем-нибудь? – Уже хлюпала носом она.
– Конечно. Я же человек. Каждый человек о чем-то мечтает.
Я врал. Я давно уже ни о чем не мечтал и ничего не хотел. Внутри меня закипала вода, как та, что стояла в кастрюлях на плите.
– Я чувствовать хочу сердцем.
– Жан! – Я встал с табурета и собирался идти в ванную, пока она не остыла. Из меня по каплям на ладошках выходил пар, который сдерживал в кулаках. – Послушай. Тебе просто надо выдохнуть, у тебя были не простые выходные. Начинается новая неделя. Скоро вообще весна. Надо смотреть вперед, позитивнее.
«Кому бы говорить» – подумал, но смолчал. У нее случались всплески, к ним я давно уже привык. Ей надо было просто прийти в себя.
– Ты меня не хочешь? – Она сбросила с тела полотенце и подошла ко мне вплотную. Я глубоко вдохнул, продолжая держать влагу в руках. Дотянулась губами до шеи и слегка коснулась горячим воздухом.
– Щекотно. – Отстранился от нее.
– Да что, блин, с тобой не так! – крикнула она разъяренная, – Я тут голая перед тобой стою, ноги раздвигаю, а тебе щекотно?
Отвернулся, открыл дверь в кухню.
– Замолчи. – Бросил вслед и вышел.
Я заведомо знал, чем это все может закончится. Она долго будет тереться об меня своим идеальным телом. Я смогу возбудиться до состояния «больше не могу терпеть» и она устроит скандал. Придется взять ее силой, склонив у подоконника закрыв рот рукой, чтобы молчала. Она будет кусать пальцы, вырываться, а потом сдастся. Я опоздаю на работу. Пару дней будет ходить спокойная после, а я злиться, что не совладал с собой.
Именно поэтому я пошел в ванную, закрылся на замок, чтобы не ворвалась, и вытерев с пола всю воду, которую она после себя оставила, смог умыться.
– Да что мне сделать, чтобы ты меня хотел?! – кричала она в дверь.
– Спать иди. Устала.
– Тварь ты, Андрей!
– Перепутала.
– Да пошел ты в жопу! Просто я сейчас уйти не могу, полгода! Полгода и я свалю с этого сраного острова.
Дверь в ее комнату захлопнулась со страшной силой, это означало, что резко наступил штиль. Я тут же вышел из ванной, накинул наспех одежду и выбежал из квартиры, чтобы не провоцировать цунами. Она хлюпала носом. Ненавижу, когда женщины плачут. Всем сердцем. Ведь это их оружие, которое помогает обезвредить противников и заставляет его поднять белый флаг. Когда женщины плачут – это уродливо. Красные глаза, растертый нос, волосы прилипают к щекам. А если причиной этих слез я, то тогда вынужденно бросаю оружие на землю и просто выхожу их этой игры в войну проигравшим.