Прекрасная Габриэль
Шрифт:
— С моей стороны совсем не так, — сказала она, — я приехала не затем, чтобы говорить вам комплименты, господин приор.
— Почему же? — спросил переводчик.
— О! Это до того важно, — сказала герцогиня, скрежеща зубами, — что я спрашивала себя, должна ли я приехать сюда или вызвать вас к себе.
— Вам известно, герцогиня, что я не могу двинуться с места, — сказал брат Робер.
— Вы тяжелы, это правда, господин приор, но я шевелила массы еще тяжелее и не знаю, почему мне кажется, что десять человек
«В Бастилию?» — закричали испуганные глаза Горанфло, но голос брата Робера холодно сказал:
— Зачем же в Бастилию, герцогиня?
— Потому что там объясняются насчет обвинений в измене.
Холодный пот выступил крупными каплями на огромных висках Горанфло.
— Я не понимаю, — сказал брат Робер спокойным тоном.
— Во-первых, — вскричала раздраженная герцогиня, — невозможно разговаривать посредством этого дуралея!
Она указала на брата Робера, скрывавшегося под своим капюшоном.
— Этот бездельник, этот осел, — продолжала она с бешенством, — передает мне ваши слова с глупой флегмой! Стало быть, этот скот не чувствует ничего! Вы, по крайней мере, дом Модест, вспотели от страха!.. Но он — это бревно, это камень, это скелет, который годилось бы привесить к потолку колдуньи, как ящерицу! Смерть моей жизни! Я велела бы содрать с него кожу, если бы была уверена, что на его костях найдется кожа.
Брат Робер, нисколько не смущаясь, отвечал:
— Упреки, которыми вы осыпаете моего переводчика, несправедливы. Он в точности передает мою мысль. Он говорит, как я чувствую.
— Вы не боитесь?
— Нисколько.
— И у вас не выступил крупными каплями пот?
— Это мой жир тает от жару.
— Вы не дрожите объясняться со мною?
— Я не умею дрожать, когда чувствую себя невиноватым. Притом моя сила нисходит свыше, я не боюсь могущественных земель.
Ничего не могло быть страннее этой невероятной передачи волнений, терзавших приора. Брат Робер говорил о спокойствии и мужестве Горанфло, а Горанфло был готов свалиться со стула, и все его черты заметно расстраивались. Герцогиня подошла к Роберу, схватила его за капюшон и начала бешено трясти.
— Говори ты сам, — сказала она.
— Мне это запрещено, — отвечал он, спокойно смотря на нее.
— Я приказываю тебе.
Брат Робер надвинул капюшон и молчал. Герцогиня то бледнела, то краснела. Молчание обоих женевьевцев раздражало ее, и она не видела способа прекратить это молчание. Горанфло, оправившись от страха, по примеру неустрашимого Робера как будто сам шел наперекор герцогине, и ироническая улыбка появилась на его широком и толстом лице.
— Вы, кажется, угрожаете мне пыткой! — вскричал переводчик голосом звучным, как труба. — Ну! К пытке! К пытке! Мы весело пойдем на пытку, как брат Давид, которого вы велели
— Довольно!.. — перебила герцогиня. — Довольно, говорю я вам!.. Кто говорит о пытке?..
— Вы назвали Бастилию.
— Я была рассержена.
— Это смертельный грех.
Герцогиня пожала плечами.
— Я знаю, что это вам все равно, — сказал переводчик, — но на кастрюлях в аду вы заговорите иначе!
— Вы хотите читать мне проповедь?
— Это мое ремесло, это мое призвание. Гнев — смертельный грех.
— Дом Модест!..
— Я служу Господу, а вы оскорбляете его; тем хуже для вас.
— Еще раз, — закричала герцогиня вне себя от бешенства, — вы читаете нравоучение и не отвечаете мне!
— А вы меня оскорбляете и не расспрашиваете.
При этих словах, которые заставили задрожать с головы до ног Горанфло, от имени которого они были сказаны, герцогиня вдруг обернулась. На нее страшно было смотреть. Ее волосы, готовые развязаться, как будто свистели, как змеи Тизифоны.
— Вы забываетесь! — прошептала она свирепым тоном. — Неужели вы думаете, что у вас не найдется уже шеи, за которую можно повесить вас?
— Вот мы опять воротились к пытке, — холодно сказал Робер. — Вешайте же скорее, но перемените разговор, он однообразен.
Это презрительное спокойствие вдруг сбавило бешенство герцогини. Она подошла, скрестив руки, к Горанфло и медленно, как бы взвешивая каждое слово, сказала:
— В какой день я приезжала советоваться с вами о новом затруднении, которое поставили Лиге генеральные штаты?
— Три недели тому назад, — отвечал переводчик.
— Что советовали вы мне делать?
— Вы это знаете так же точно, как и я, герцогиня.
— Вы мне советовали оставить моего брата де Майенна, основываясь на том, что он имеет слишком мало возможности царствовать.
— Это правда, очень мало, — сказал Робер.
— Послушная вашим советам, как всегда, потому что, надо признаться, вы замечательно проницательны, вы дали мне доказательства, вы угадали Жака Клемана…
Горанфло посинел.
— Послушная, говорю я, я бросила моего брата и предложила Испании брак инфанты с моим племянником Гизом.
— В этом нет ничего, кроме самого естественного, — перебил переводчик, — король испанский хочет выдать свою дочь за французского принца, а месье де Майенн женат.
— Притом французская корона, по милости вашего замысловатого совета, не выйдет, таким образом, из дома Гизов. Конечно, это совет превосходный, и я еще раз благодарю вас за него.
— Может быть, поэтому-то вы предлагали сейчас повесить меня? — сказал Робер.
— Подождите, я еще не кончила. Кто сочинял предложение об этом браке испанскому королю? Вы, не так ли?