Прекрасная и неистовая Элизабет
Шрифт:
— Ну и как? Ты прочистил эту батарею?
— Да, — сказал Пьер. — Давно надо было это сделать. Из шести секций работало только три.
— А теперь они все работают?
— Да.
— Мадам Сальвати довольна?
— Думаю, что да.
— Завтра она, без сомнения, заметит, что ее выключатель тоже не работает, или замок не запирается, или же ножка у кровати вот-вот сломается… Просто невероятно сколько поломок в номере этой дамы! Хорошо, что ты здесь и можешь все отремонтировать сам!
Он с удивлением взглянул на жену и сказал:
— Я вынужден…
— Ты думаешь, что Антуан не смог бы прочистить батарею, даже ту, которая
— Антуан глуп как пробка!
— А ты, конечно, очень умный! Но ты не отдаешь себе отчета в том, что становишься смешным, подчиняясь прихотям этой женщины. Ей достаточно позвать тебя, как ты уже бежишь. И ты не думаешь о том, что могу подумать я, что, наконец, может подумать персонал. Ты не очень хитер, уверяю тебя! Если бы ты был повнимательнее к своей жене…
Она замолчала, чтобы улыбнуться очень усталому, с обожженным солнцем лицом клиенту, возвращающемуся с лыжной прогулки:
— Как прогулялись, мсье Рео? Снег сегодня был хорошим?
— Немного сыроват, — ответил тот, и стал подниматься по лестнице.
Пьер подождал, когда он поднимется на второй этаж, и проговорил:
— Я не понимаю, в чем ты меня упрекаешь, Амелия. Мадам Сальвати такая же клиентка, как и все остальные.
— Нет, Пьер, и ты это хорошо знаешь!
— Я ничего не знаю. Раз она красивая, то это вовсе не повод отказывать ей в услугах!
— Ах, так ты находишь ее красивой? — прошипела Амелия. — Браво, Пьер! Хорошо хоть, что ты не скрываешь своей игры…
— Какой игры? Объяснись…
Он хотел взять ее за руки, но Амелия отступила на шаг, щеки ее покрылись красными пятнами, взгляд стал колючим. Она прошептала:
— Оставь меня!
Затем она ушла в свою комнату и закрыла за собой дверь на ключ.
Вернувшись с Рошебрюна вместе с Сесиль и Глорией, Элизабет застала своего отца в кабинете администратора. Он сидел за столом с опущенной головой.
— А где мама? — спросила она.
— У себя в комнате, — проворчал он.
— Что она там делает?
— Иди спроси у нее!
И он с сердитым видом углубился в газету. Заинтригованная, Элизабет прошла в коридор и постучала в дверь Амелии:
— Мама, это я.
— Подожди, сейчас открою.
Ключ повернулся в замке.
— Почему ты заперлась? — спросила Элизабет, переступив через порог.
— Так просто, — сухо ответила мать.
— Да нет же, мама, я вижу, что есть причина! Что-нибудь случилось? Ты очень расстроена.
Амелия пожала плечами. В руках она теребила носовой платок, ставший похожим на белую мышь.
— Из-за твоего отца, — сказала она наконец. — Достаточно, чтобы ему улыбнулись, и он — готово дело — потерял голову! Впрочем, эта бестия способна на все… Сеять раздор в семьях доставляет ей огромное удовольствие. Сначала она взялась за господина Вуазэна. Потом за господина Греви, но тот-то сумел поставить ее на место! Теперь ее выбор пал на твоего отца.
— Ну что ты такое говоришь, мама!? Этого не может быть! — сказала Элизабет.
— Я думала так же, как и ты. Но факты — упрямая вещь, дитя мое!
— Какие факты?
— Вот уже три дня он только и занят ремонтом в номере мадам Сальвати, у которой почему-то все ломается!
— И это все? — спросила Элизабет, еле сдерживаясь от смеха.
Амелия подошла к двери и прикрыла ее: она услышала голос мужа в коридоре.
— Ну дай же папе войти, мама, — сказала Элизабет. — Это просто глупо!
Амелия отпустила
— Я иду в гараж, — зло заявил он, хотя его никто ни о чем не спрашивал.
— Можешь идти куда тебе угодно, — холодно ответила Амелия.
Он вышел, хлопнув дверью.
— Ну вот! — сказала Амелия, вздрогнув от стука. — Сам виноват, а изображает из себя обиженного. Согласись, что это уже слишком!
— Да оба вы уже слишком! — ответила Элизабет. — Неужели можно ссориться из-за подобных глупостей? Объяснитесь же наконец, поцелуйтесь и дело с концом.
— Нет, — упрямо сказала Амелия.
Когда клиенты кончили обедать, Амелия и Пьер как обычно сели за стол, Элизабет приоткрыла дверь столовой и украдкой взглянула на них. Сидя напротив друг друга в большом пустом зале, они не разговаривали и едва смотрели друг на друга. Необходимость есть за одним столом отнюдь не способствовала тому, чтобы они забыли о своей ссоре. «Приступ ревности? И это в их-то возрасте? После двадцати лет совместной жизни? Это просто немыслимо! Мама слишком чувствительна, а папа слишком добр». Элизабет тихонько подошла к ним и сказала:
— Знаете, на вас не очень-то приятно сейчас смотреть.
Ни одна из враждующих сторон не удостоила ее улыбкой. Тогда Элизабет ушла, решив, что утро вечера мудренее.
Проснувшись утром, Пьер и Амелия так и не помирились, но их ссора скоро забылась, когда они узнали новости из газет. Важные события, происходившие в Париже, отодвинули их личные проблемы на второй план. В очень подробных статьях, снабженных документальными фотографиями, наводящими ужас, говорилось о бунте шестого февраля, во время которого в столице пролилась кровь. Перестрелка на площади Согласия, отряды жандармов на Кур-ля-Рен, кафе, превращенные в пункты скорой помощи: десятки убитых и раненых. Пьер считал, что кровопролития можно было бы избежать, если бы Даладье оставил Шиаппа в префектуре полиции. «Огненные Кресты», «Союз патриотической молодежи», «Ветераны войны» и даже объединения французских националистов были, по его мнению, правы, в то время как радикал-социалисты и франкмасоны вели страну к бесчестью. Большинство клиентов согласились с ним, но выразили опасение, как бы компартия не воспользовалась волнениями на улицах города для захвата власти. Несколько экзальтированных молодых людей из постояльцев, верных читателей газеты «Грингуар», сожалели о том, что не приняли участия в этой справедливой борьбе. Глория была уверена, что военным запретят увольнения и отпуска из-за этих беспорядков и опять задержат ее жениха. Обеспокоенные жены звонили из гостиницы своим мужьям: им долго приходилось ждать связи, и их разговоры часто прерывались. Несмотря на отставку кабинета министров Даладье, седьмого февраля продолжились демонстрации около зданий общественных организаций. Пансионеры «Двух Серн» собирались в холле перед радиоприемником и слушали последние известия. Когда, наконец, девятого февраля Гастон Думерг, уже бывший к этому времени на пенсии, согласился по призыву президента Лебрена сформировать правительство «национального спасения», ветер надежды охладил горячие головы. Даже Элизабет, мало что понимавшая в политике, почувствовала облегчение. На следующий день она пошла с Сесиль и Глорией на гору Арбуа. Они взяли с собой еду, рассчитывая перекусить в шале «Тетушки».