Прекрасная изменница
Шрифт:
Лэнгстон заморгал, словно очнувшись и выйдя из ступора.
– Сделаю все, что в моих силах. Но вовсе не из-за страха разоблачения, а в память о Роберте. Для того чтобы помочь призвать убийцу к ответу.
На миг в голубых глазах проступила вся острота боли и горя. Только сейчас Софи поняла смысл мрачного темного костюма: темно-серый сюртук и черный жилет означали траур, столь же глубокий, как и ее собственный.
Грант наклонился и напряженно уперся локтями в колени.
– Роберт никогда не упоминал о существовании врагов?
– Помимо вас? – уточнил
Грант обиделся. Опасаясь взрыва, Софи поспешила вмешаться:
– У вас с герцогом наверняка были общие приятели. Не мог ли кто-нибудь из них затаить враждебность?
– Иначе говоря, вас интересует, объединяются ли люди с моими склонностями в тайные сообщества?
– Не вкладывайте свои слова в чужие уста, – ответил Грант. – Просто ответьте на вопрос.
Софи предостерегающе прикоснулась к руке Гранта и поспешила сгладить неловкость:
– Вовсе незачем проявлять излишнюю подозрительность. Это же не допрос, а всего лишь беседа.
Лэнгстон слегка кивнул в знак признательности.
– Мы с Робертом неизменно оставались здесь одни. А поскольку редко встречались вне стен этого дома, то так и не составили общего круга знакомств.
Софи знала, что Роберт соблюдал осторожность. Но необходимость прятаться и скрываться могла претить партнеру. Понимая крайнюю деликатность темы, она все же рискнула спросить:
– Вас это обстоятельство тяготило? Я говорю о невозможности открыто проявить чувства?
Слегка прищурившись, Лэнгстон посмотрел ей в глаза.
– Если честно, я безумно ревновал к вам, Софи. Ведь по закону Роберт принадлежал вам, а мне оставалось довольствоваться малым.
Признание ошеломило. А вдруг этот утонченный джентльмен дошел до такой степени недоброжелательства, что отважился написать письмо в магистрат? С другой стороны, если скорбящий любовник нашел в себе силы говорить откровенно, то и она должна ответить откровенностью на откровенность.
– Трудно назвать герцога моим, – возразила она. – И телом, и душой он неизменно оставался с вами.
– Не стал бы утверждать так категорически.
– О чем вы?
Джеффри Лэнгстон медленно поднялся и подошел к камину.
– За несколько недель до трагедии мы серьезно повздорили. Видите ли… Роберт чрезвычайно болезненно воспринимал наши отношения. Он так и не смог принять их в полной мере. Неизменно хранил в сердце идеал счастливого супружества с вами.
На глаза Софи навернулись слезы.
– Малфорд был хорошим мужем, – призналась Софи. – И я никогда не просила его измениться.
– Тем не менее Роберт очень хотел стать другим. Этот вопрос и стал причиной множества резких слов, а потом мы почти целый месяц провели врозь. – Пытаясь обуздать чувства, Лэнгстон прикрыл глаза и потер переносицу. – Так и получилось, что, когда он вызвал меня в Малфорд-Хаус, я даже не подозревал о болезни.
– Значит, вы там были? – неожиданно подал голос Грант. – Когда?
– За три дня до кончины Роберта. Он хотел помириться. А потому
Софи сразу поняла, о какой именно ночи шла речь. Во время болезни супруга она неизменно спала в его комнате, но однажды Роберт попросил ее вернуться к себе. Обещал оставить дверь открытой, но, проснувшись утром, она с недоумением обнаружила, что дверь заперта.
– В ту ночь дежурил Фелпс, – задумчиво заметила Софи. – Очевидно, он и впустил вас.
Лэнгстон кивнул.
– Дворецкий – единственный из слуг, кому Роберт полностью доверял. Хочу подчеркнуть, что этот случай оказался первым и последним, когда мне позволили появиться в Малфорд-Хаусе.
Правда ли это? Или обиженный любовник все-таки прокрался в кухню в день отравления? Возможно, переодевшись торговцем. А потом, во время тайного ночного визита, усилил дозу яда. Вполне вероятно, все именно так и произошло: ведь на следующий день Роберту стало гораздо хуже.
Однако Лэнгстон выглядел глубоко опечаленным. Да и зачем ему понадобилось рассказывать о ссоре? Никто бы не заподозрил ничего подобного.
Софи понимала сквозившее в голосе собеседника горькое разочарование. Какое глубокое одиночество он, должно быть, испытывал, существуя на правах некрасивого, грязного секрета и появляясь в жизни дорогого человека лишь время от времени, урывками.
Но разве существовали иные пути? Даже если бы Малфорд не женился, все равно не смог бы открыто жить с мужчиной. Явить миру любовь подобного сорта было немыслимо. Гомосексуализм считался серьезным преступлением и карался смертью.
Сгорая от сочувствия, герцогиня тоже поднялась и взяла нового знакомого за руку.
– Мне очень, очень жаль, – призналась она едва слышно. – Ситуация оказалась тупиковой, правда? Для каждого из участников драмы. Но тяжелее всех пришлось, конечно, вам.
В голубых глазах застыла тоска. Лэнгстон крепко сжал затянутую в перчатку руку, однако тут же отпустил и отошел в сторону.
– Можете радоваться, герцогиня, – произнес он с иронией. – Ссора дала мне мотив. Ведь вы за этим сюда приехали, правда? Чтобы обвинить в убийстве герцога?
Глава 17
25 ноября 1701 года
О радость! Уильям наконец-то вернулся из Линкольншира!
Сегодня утром, пока надзирательница отвечала на зов природы, один из лакеев сунул мне в руку письмо от возлюбленного. Его принесла на кухню неизменно верная мне Мэри. Бедняжка продолжает служить даже после того, как ее жестоко и несправедливо уволили.
В сердце поселилась надежда. Уильям жаждет встречи! Мечтает о поцелуях! Тоскует и сгорает от нетерпения! Я спрятала драгоценное письмо в сборник проповедей, чтобы перечитывать в минуты печали.
И все же горе мне! Как вырваться из темницы? А главное, как вынести раскаяние? Ведь я снова обманываю и предаю Малфорда!