Прекрасная, как река
Шрифт:
– Ну что?
– Ей уже недолго осталось.
– Сочувствую.
Не успела я подняться, раздеться и включить теплую воду, как от Этьена пришло сообщение:
Я приняла самый быстрый душ в истории человечества, спустилась и по дороге схватила со стола яблоко. Фред наблюдал, как я в спешке натягиваю сапоги.
– Снова уходишь?
Я
– Расскажу, если будут новости.
Этьен ждал меня у двери Дома «Тропинка».
– Что случилось?
– Мне не нравится оставаться с ней вдвоем, она на меня постоянно смотрит.
– Ты мог бы ей что-нибудь рассказать, слышит-то она еще хорошо.
– Нет, ты не понимаешь, она на меня злится. Потому и молчит.
Мы сели в гостиной, между ресепшеном и пианино – мое любимое место.
– Вот я как раз и хотела спросить. Что случилось?
– Она позвонила мне позавчера из Сент-Огюста и попросила свозить ее посмотреть, как желтеют деревья в Дэмоне. Соскучилась по осеннему лесу. Но когда я увидел, в каком она состоянии, психанул и сказал, что мы едем в больницу. Все три часа пути она уговаривала меня вернуться, а когда поняла, что ничего не выйдет, у нее случилась истерика.
– Это все очень серьезно. Почему ты не позвонил?
– Подожди. Она стала повторять, что ей не нужна помощь, что братья и сестры света спасут ее и что мы не сможем ее понять, потому что мы не солдаты.
– Так и сказала? Солдаты?
– Солдаты «Лунного круга».
– Что за черт…
Я тут же пообещала Этьену, что больше не оставлю их вдвоем, а если ему понадобится уйти, без проблем посижу с мамой одна. Мы вошли в комнату номер восемь. Мама проснулась, хоть мы и ступали на цыпочках. Я помахала ей рукой, но она не отреагировала.
Два дня мама просидела у окна, глядя на шоссе, не выпуская из рук камень. Мы с Этьеном рассказывали ей обо всех шалостях, о которых раньше никогда не говорили. Мне показалось, что на ее лице мелькнула чуть заметная улыбка, когда я вспоминала об истории с мадам Буше: мы спрятали у нее в почтовом ящике банку с пауками. Мюрьель Буше была неравнодушна к моему папе, поэтому часто приглашала его к себе пропустить бокальчик, от чего он всегда вежливо отказывался.
Днями и ночами мы сидели с мамой в Доме «Тропинка», лишь изредка ненадолго отлучаясь, чтобы сходить домой помыться и переодеться. На третий день я сидела в кресле-качалке, листая ленту в твиттере, а Этьен читал журнал, стоя у окна.
– Скажи…
От неожиданности мы оба вздрогнули: это были первые мамины слова после приезда. Мы подошли ближе. Ее голос был очень слаб, и мы замерли, боясь ее перебить. Она посмотрела мне в глаза.
– Скажи им: пусть катятся к черту.
Я ждала, что она добавит еще что-нибудь, но нет, эта была ее последняя фраза. Мама умерла на следующий день, в пятницу, день черного цвета, в пятнадцать часов семнадцать минут.
Между козлом и овечкой
Я упаковывала последние подарки, когда в дверь позвонили. Из окна
Проходя мимо зеркала, я поправила волосы и улыбнулась. Днем я собирала в лесу шишки и еловые ветки для украшения маяка. Потом украсила птичьи кормушки гирляндами из сухофруктов, повесила на кленовые ветки кусочки сала для дятлов и насыпала орехов белкам. И, наконец, сделала генеральную уборку во всех комнатах под любимые песни.
Если мне нравится мелодия, я могу слушать ее часами, и мне она не надоедает. Из уважения к Фридриху при нем я надевала наушники, но наедине отрывалась по полной: из колонок в гостиной на всю катушку гремел старый рок-н-ролл. Я была в восторге оттого, что весь вечер будет посвящен исключительно развлечениям, еде и веселью.
Эта осень была перенасыщена событиями, и мне не терпелось немного передохнуть. Остаться дома, устроить маленький праздник с теми, кого люблю, – таков был мой план идеального вечера. Идея проста: повседневная одежда. Ничего неудобного, ничего неестественного. Я сказала Этьену, что надену свои поношенные джинсы – от времени они растянулись, стали мягкими – и бамбуковый джемпер. Он тоже может одеться как ему удобно. Он заметил, что я могла бы сделать над собой усилие и нарядиться в вечернее платье, но я стояла на своем.
Открыв дверь, я чудом увернулась от снежка, брошенного в меня Этьеном.
– Да что ж такое! Промазал!
– Эй! Будешь распаковывать подарки на улице! Заходи, Кловис, твой папа наказан.
Мальчик засмеялся, показывая на отца пальцем. Я незаметно наклонилась набрать в горсть снега и подошла поцеловать Этьена, но в последнюю секунду размазала снег по его лицу, как кремовый торт.
Кловис хохотал до упаду. Мы вошли в дом. Под радостные возгласы мальчиков, восхищенных моей огромной елкой у окон гостиной, я приняла у них верхнюю одежду и спальные мешки.
– А почему ты живешь на маяке?
Я обняла Кловиса.
– Чудной ты – вечно задаешь мне один и тот же вопрос, как ни придешь. Согласна, маяк в лесу – это странновато. Обычно они бывают возле воды. Но дело вот в чем: мой дом построен так, что когда я сижу у себя в мастерской на верхнем этаже и смотрю в окно, то вижу очень-очень далеко. Так далеко, что на днях я, кажется, видела остров с пиратами.
– Пиратами!
– Разве я не говорила? Так сходи, глянь. А я пока приготовлю тебе чего-нибудь вкусного и вредного.
Кловис побежал по лестнице так, будто наверху его ждали сокровища. Трудно было поверить, что ростом он мне уже по локоть.
– С ума сойти, до чего быстро время летит. Он так вымахал.
– Ему уже пять, почти маленький мужчина.
Я жестом пригласила Этьена на кухню.
– Есть вино, пиво и джин. Что тебе налить?
– Тебе не кажется это странным?
– Нет, если только не станешь смешивать.
– Я не о выпивке. Тебе не кажется странным, что ее с нами нет?
– Нет.