Прекрасная незнакомка
Шрифт:
– Ты приятельствуешь с ней в Нью-Йорке?
Не стоило допытываться, вопрос задан был дружелюбно, Шарлотта по-прежнему улыбалась сыну.
– Нет, она живет в Сан-Франциско. Сюда приехала на несколько дней. Мы летели одним рейсом.
– Очень мило. Кем она работает?
Она сделала первый глоток из своей рюмки, сомневаясь, уместно ли об этом спрашивать, но ей всегда любопытно было узнавать о его друзьях. Иногда трудновато оказывалось не настаивать на правах матери, но если уж ей случалось переусердствовать, он всегда ее вежливо останавливал. Она смотрела сейчас на него вопрошающе, но он не возражал, кажется.
Но он лишь весело поглядывал, отвечая:
– Верь не верь, достославная романистка Шарлотта Брэндон, но она, похоже, никем никогда не работала.
– Ох, ох. Чистое декадентство.
Однако Шарлотту это не расстроило, ее лишь озадачило то, что читалось во взгляде сына.
– Она совсем молоденькая?
Это было бы объяснением. Юные вправе потратить некоторое время, чтобы выбрать себе подходящее занятие. Но коль стали чуть старше, то, по мнению Шарлотты, надо выбрать свою дорогу, во всяком случае, род деятельности.
– Нет. То есть не молоденькая. Ей около тридцати. И она из Европы.
– Ага, – понимающе заметила мать, – тогда ясно.
– Все равно странно. – Он призадумался. – Никогда не встречались мне женщины, ведущие такой образ жизни. Отец у нее француз, мать – испанка, а сама она проводит всю жизнь по преимуществу взаперти, окруженная, провожаемая, осажденная родней и дуэньями. Такой уклад кажется небывалым.
– Как же удалось тебе оторвать ее от них хотя бы на срок, достаточный, чтобы сразу подружиться с ней?
Шарлотта была заинтригована, отвлеклась лишь на краткое приветствие, чтобы небрежно помахать через зал знакомому, сидящему в отдалении.
– Я еще не успел. Но намерен. Это один из мотивов, по которым я позвал ее на сегодняшний ленч. Она обожает твои романы.
– Ой Боже ты мой! Такие здесь не к месту. Господи, как стану я обедать бок о бок с теми, кто расспрашивает, давно ли я стала писательницей и сколько месяцев уходит у меня на каждую книгу?
Однако жаловалась она понарошку и улыбалась по-прежнему достаточно мирно.
– Отчего ты не водишься с девушками, предпочитающими иных писателей? Очень бы кстати была такая, что любит Пруста, или Бальзака, или Камю, или же обожает читать мемуары Уинстона Черчилля. Что-нибудь основательное.
Он хихикнул в ответ на ее откровенность и тут же узрел видение, вплывающее во «Времена года», а Шарлотта Брэндон будто почувствовала, как у Алекса перехватило дыхание. Взглянув в том направлении, куда смотрел он, она увидела редкостно красивую, высокую, темноволосую молодую женщину, стоящую у дверей с видом поразительно беззащитным и одновременно вполне независимым. Женщина была так прекрасна, что все в зале уставились на нее, не скрывая восхищения. Ее осанка была безупречна, посадка головы прямая, волосы, тщательно уложенные в пучок на затылке, переливались подобно черному шелку. На ней были узкое платье из шоколадно-коричневого кашемира и роскошное меховое манто почти точно такого же цвета. Кремовый шелковый шарф от «Гермеса» свободно повязан вокруг шеи, в ушах жемчуга с бриллиантами. Словно не имеющие конца стройные ножки в чулках шоколадного цвета и
Столь красивого создания Шарлоте не попадалось уже с давних пор, нельзя было не разделить восторга сына. Но когда Алекс, извинившись, оставил столик и заспешил навстречу гостье, его мать осенило, что про эту девушку ей хорошо было известно. Где-то видела Шарлотта это лицо, если не считать, что оно просто типично для испанской аристократии. С грацией и самообладанием приближалась она к столику, словно шествовала юная королева, хотя стоило глянуть ей в глаза, и открывалась мягкость, робость, замечательно сочетаясь с ее ошеломляющей внешностью. Теперь и Шарлотта едва удержалась от восклицания, когда всмотрелась. Такую красавицу можно созерцать только благоговейно. Как не понять ослепленность Алекса. Это же редчайшая драгоценность!
– Мама, хочу познакомить тебя с Рафаэллой. Это, Рафаэлла, моя мать – Шарлотта Брэндон.
Шарлотта слегка удивилась, не услышав фамилии, но забыла о своем удивлении, заглянув в темные, незабываемые глаза девушки. Вблизи удалось подметить, что она на грани испуга, дышит неровно, словно перед тем пробежалась. Со всем тактом пожала она руку Шарлотте, позволила Алексу снять с ее плеч пальто и села.
– Прошу прощения, что опоздала, миссис Брэндон. – Она, не таясь, посмотрела в глаза Шарлотте, на кремовых щеках проступил румянец. – Я была занята. Трудно оказалось… освободиться.
Ее ресницы затенили взгляд, пока она поудобнее усаживалась на стуле. Алекс же при виде ее начал таять. Это самая невероятнейшая женщина из всех, кого он когда-либо знал. И, оглядывая их, сидящих рядышком, Шарлотта невольно подумала, что они составляют изумительную пару. Схожи цветом волос, оба большеглазые, отлично сложенные, с изящными пальцами. Ну чисто два юных мифологических божества, коим суждено составить чету. Шарлотте пришлось заставить себя вновь поддерживать разговор, мило улыбаясь:
– Ничего страшного, дорогая. Не волнуйтесь. Мы с Алексом обменивались новостями. Он сказал, что вы тоже вчера прилетели из Сан-Франциско. Повидать друзей.
– Встретиться с мамой. – Рафаэлла стала понемногу осваиваться, однако, еще только садясь, отказалась от спиртного.
– Она живет здесь?
– Нет, в Мадриде. Здесь она проездом, по пути в Буэнос-Айрес. И решила, что… ну, у меня есть повод появиться на несколько дней в Нью-Йорке.
Все трое заулыбались, Алекс предложил заказать ленч, а потом уж беседовать. Так и поступили. После Рафаэлла призналась Шарлотте, как много для нее значат написанные ею книги.
– Надо сказать, в прежние времена я обычно читала их на испанском, иногда – на французском, а переехала в вашу страну, так мой…
Она вспыхнула и потупилась. Собиралась сказать, что муж покупал ей романы Шарлотты в английском оригинале, но поспешно умолкла. Это не ахти как благородно, но не хотелось обсуждать сейчас Джона Генри.
– Стала покупать их на английском и теперь уже их только на английском и читаю. – И вновь погрустнела, бросив взгляд на Шарлотту. – Вы не представляете себе, как много ваше творчество значит для меня. Иной раз подумываю, что только оно… – голос звучал все тише, едва слышно, – что порой именно оно помогало мне жить.