Прекрасная незнакомка
Шрифт:
– Хватит каяться, сядьте.
Он ласково взял ее за руку, побуждая снова сесть рядом, и по причине, оставшейся непонятной для нее самой, Рафаэлла подчинилась, и он стер своей рукой слезы с ее щек.
– Рафаэлла, – сказал он очень тихо, чтобы никто другой не смог расслышать, – я люблю вас. Знаю, звучит это как безумие. Мы едва знаем друг друга, но я вас полюбил. Я искал вас долгие годы. Не уйдете же вы на этом, прямо вот сейчас. И ваш муж тут ни при чем.
– Как это понимать?
– А так, что, насколько я понял свою мать, ваш муж очень стар, очень болен уже много
– Значит, ей все было известно. Наверное, она обо мне ужас что подумала. – Рафаэлле определенно стало очень стыдно.
– Отнюдь, – высказался он со всей уверенностью, голос прозвучал категорично. Алекс наклонился к ней. И словно ощутил тепло ее шелковистой кожи. Никогда он не был исполнен желания настолько, как в тот миг, но было не до страсти. Надо было говорить с ней, убеждать, растолковывать.
– Да может ли кто-то подумать о вас дурно? Вы хранили верность ему все эти годы, не так ли? – Вопрос был по сути риторический, она тихо кивнула, потом вздохнула:
– Да, так. И нет причин покончить с этим. Нет у меня права вести себя, будто я свободна, Алекс. А я не свободна. И не вправе вторгаться в вашу жизнь, вносить в нее свои печали.
– Причина вашего одиночества в том, что вы живете с очень больным, престарелым человеком. У вас есть право на нечто большее.
– Да, но не его вина, что все так обернулось.
– И не ваша вина. За что же вам такое наказание?
– Пусть не моя вина, но не могу же я его наказывать.
Сказала она это так, что Алекс вновь почуял, как начал уступать в сражении, сердце упало в отчаянии. Не успел он преодолеть это, она вновь встала, на сей раз в совершенной решительности.
– Я должна теперь уйти.
Его взгляд умолял не делать этого.
– Должна.
И затем, не прибавив ни слова, нежно прикоснулась губами к его лбу, тихонько поцеловала и быстро направилась к выходу из бара. Он было двинулся следом, но она покачала головой и жестом остановила его. Алекс заметил, что Рафаэлла опять расплакалась, но понял, что на этот момент он терпит поражение. Преследовать ее – это значит усугубить ее несчастье, и ясно стало, что ему тут ничего не поделать. Он уже осознал это, пока слушал ее. Она связана с Джоном Генри Филипсом браком и честью, и эти узы Рафаэлла не готова ни оборвать, ни даже хотя бы разнять, и, уж во всяком случае, она не будет этого делать ради незнакомца, случайно оказавшегося ее попутчиком в самолете.
Заплатив за выпитое в баре и забыв про зарезервированный столик в кафе, где выступает Бобби Шорт, Алекс Гейл вышел на Мэдисон-авеню, вскинул руку, подзывая такси, чтобы вернуться в свою гостиницу. И когда он устраивался на заднем сиденье в машине, водитель поглядел, пожевывая сигару, в зеркальце над собой и был крайне удивлен.
– Видать, холодает, а, земляк? – Это было единственное приемлемое объяснение, которое он мог дать слезам, сбегавшим по щекам Алекса.
Глава 8
Алекс и его племянница долго стояли вместе и
– Мне бы, дядя Алекс, всю жизнь так вот прожить, – улыбнулась своему дяде худенькая девочка со светлыми глазами и ореолом светлых кудряшек.
– Как? На коньках? – усмехнулся он тому, что она сказала, и вообще ее субтильному виду.
Они неплохо провели время, и, как всегда, заброшенность милой девчонки вызывала горечь на сердце. Она ни на кого в их семье не походила. Ни на мать, ни на отца, даже ни на бабушку, не говоря уж об Алексе. Была она смирная и доверчивая, ласковая, одинокая, послушная. И надо сказать, напомнила ему Рафаэллу. Возможно, и та и другая настрадались в жизни. И пока в здешней прохладе он смотрел на девочку, ему вдруг подумалось, что обе равно одиноки. Весь вечер хотел он узнать ее мысли. То тиха, то неспокойна, а сейчас следит за конькобежцами прямо-таки жадно, словно голодный младенец. Ему даже захотелось не улетать ночным рейсом в Сан-Франциско, а уделить ей побольше времени, может, взять коньки напрокат. Но билет уже был заказан, а номер в гостинице сдан.
– В следующий раз, когда приеду, мы с тобой тут покатаемся.
– А я, знаешь, теперь как следует научилась.
– Да ну? – в шутку удивился он.
– Откуда?
– Я все время ходила кататься.
– Сюда? – Он залюбовался на свою стройную племянницу. И вновь пожалел, что нет сейчас времени проверить, получается ли у нее «как следует».
Она же на его вопрос покачала головой:
– Не сюда. У меня нет столько денег.
Это показалось ему абсурдным. Отец – один из ведущих хирургов в манхэттенской клинике, да и у Кэ приличная сумма в распоряжении.
– Я катаюсь в парке, дядя Алекс.
Редко она так вот к нему обращалась.
– Одна? – ужаснулся он, а она свысока улыбнулась:
– Иногда. Я же ведь уже стала большая.
– Достаточно большая, чтобы на тебя напали? – сердито заметил он, в ответ она лишь посмеялась:
– Ты сердишься точно как бабушка.
– А ей известно, что ты ходишь на каток в Центральном парке совсем одна? Это ж надо! Мама-то знает?
Получилось так, что Кэ уехала в Вашингтон прежде его появления в Нью-Йорке и он ее не застал.
– Обе они знают. И я осмотрительна. Если катаюсь в позднее время, ухожу из парка с другими людьми, а не в одиночку.
– Откуда ты знаешь, что с этими «другими людьми» тебе не грозит опасность?
– Да зачем им на меня нападать?
– Ох Боже мой, будто ты, Мэнди, не знаешь, что это за место. Всю жизнь в Нью-Йорке живешь. Надо ли тебе объяснять, что там творится?
– Детей оно не касается. Зачем меня трогать? Что отнимать: щитки да ключи?
– Может быть. Или, – ему и произнести это было нелегко, – нечто куда более ценное. Тебя могут ранить. – Не хотелось сказать вслух – «изнасиловать». Ну не этой же невинной девочке, глядящей на него с наивной улыбкой. – Слушай, будь любезна, не ходи туда.