Прекрасная тьма
Шрифт:
Мэриан — лучшая подруга моей мамы и главный библиотекарь Гэтлина. А в мире чародеев она — хранительница, смертная, охраняющая секреты и историю чародеев, а в случае с Мэриан, еще и Lunae Libri, библиотеку чародеев, которая сама по себе является загадкой. Она передала мне этот сверток после смерти Мэкона, но я напрочь забыл о нем. Там лежал его дневник; Мэриан решила, что Лена захочет оставить его себе, но она ошиблась. Лена не пожелала даже смотреть на него и отказалась забрать дневник в Равенвуд.
— Пусть будет у тебя, — сказала она, — не думаю, что смогу спокойно смотреть на его почерк.
С тех пор сверток пылился у меня на столе. Я повертел его в руках — он оказался тяжелым,
Что мог записывать Мэкон? Представить себе не могу, чтобы он, как Лена, сочинял стихи! Может, он писал о своем увлечении садоводством? Я осторожно приподнял крышку. Мне хотелось увидеть предмет, к которому Мэкон прикасался каждый день, вещь, которая была важна для него. Внутри шкатулка была обтянута черным атласом, в ней хранились пожелтевшие не переплетенные страницы, исписанные мелким почерком Мэкона. Стоило мне коснуться верхнего листка, как комната закружилась, меня качнуло вперед, пол приближался с бешеной скоростью, я упал, но провалился сквозь него и очнулся в облаке дыма…
Вдоль реки пылало зарево пожаров — огонь охватил еще несколько часов назад цветущие плантации и пожирал Гринбрайр. Следующий на очереди — Равенвуд. Солдаты союзной армии, видимо, решили остановиться на привал, отметить победу — выпить спиртного, награбленного в самых состоятельных домах Гэтлина. У Абрахама оставалось мало времени: солдаты вот-вот будут здесь, и ему предстоит убить их. Это единственный способ спасти Равенвуд. Против него у смертных не было ни единого шанса, даже у солдат. Куда им тягаться с инкубом? А если его брат Иона вернется из тоннелей, то их будет двое. Единственное, что беспокоило Абрахама — ружья. Хотя оружие смертных не может убить инкуба, пули ослабят его, и солдаты успеют поджечь Равенвуд.
Абрахам проголодался, и даже сквозь дым он чувствовал запах отчаяния и страха умирающего смертного. Страх придаст ему сил, снабдит энергией и пищей, куда более вкусной, чем воспоминания или сны. Абрахам исчез и материализовался поближе к запаху, в лесу позади Гринбрайра. Он сразу понял, что опоздал — запах слабел. Вдалеке он увидел Женевьеву Гринбрайр, склонившуюся над распростертым в грязи телом. Рядом с ней, прижимая к груди какой-то предмет, стояла Айви, кухарка Гринбрайра. Увидев Абрахама, старушка бросилась к нему.
— Мистер Равенвуд, слава небесам! Возьмите это, — понизив голос, попросила она. — Спрячьте в надежное место, а потом я приду и заберу ее!
Она извлекла из складок передника толстую книгу в черном переплете и вложила ее в руки Абрахама. Прикоснувшись к книге, Абрахам сразу ощутил ее силу. Книга была живой, она пульсировала в его ладонях, словно внутри нее билось сердце. Он слышал, как книга умоляет взять ее, открыть и выпустить на свободу то, что сокрыто под обложкой. Вместо названия обложку украшал полумесяц. Абрахам провел пальцами по краям книги. Айви продолжала что-то говорить, принимая молчание Абрахама за колебание.
— Мистер Равенвуд, умоляю вас! Мне больше некому отдать ее! Я не могу оставить ее у мисс Женевьевы, только не сейчас!
Женевьева подняла голову, словно услышав их разговор сквозь шум дождя и треск пламени. Как только она повернулась к ним лицом, Абрахам догадался, что произошло. Ее глаза сияли в темноте янтарно-желтым светом. Глаза темного чародея. И тут он понял, что попало к нему в руки.
«Книга лун».
Он видел эту книгу и раньше, в снах Маргарет, матери Женевьевы. Источник бесконечной
Книга, которая может стать спасением Равенвуда.
Айви пошарила в складках юбки и чем-то потерла обложку книги. На землю упали белые кристаллики. Соль, оружие суеверных жительниц островов, которые привезли свою силу с Карибов, где родились их предки, верившие в то, что соль отгоняет демонов. Абрахама это всегда забавляло.
— Я приду за ней, как только смогу, клянусь!
— Я сохраню ее в целости. Даю слово.
Абрахам смахнул с книги остатки соли, ощутил исходящий от нее жар и, развернувшись, направился к лесу. Из уважения к Айви, он собирался пройти несколько ярдов, прежде чем телепортироваться. Женщины-галла [1] всегда пугались, когда он телепортировался у них на глазах — это напоминало им о его истинной сути.
1
Галла — субэтническая группа в составе афроамериканцев США, в большей степени сохранившая традиционный африканский уклад жизни. Родной язык — креольский на английской основе, также известный как галла. ( Прим. пер.)
— Уберите ее подальше, мистер Равенвуд! Что бы ни случилось, не открывайте! Эта книга приносит лишь несчастья всем, кто имеет с ней дело. Не откликайтесь на ее зов! Я скоро заберу ее.
Но Айви опоздала — Абрахам уже откликнулся.
Я пришел в себя, лежа на полу и глядя в потолок, покрашенный в небесно-голубой цвет, как и в остальных комнатах нашего дома, чтобы обмануть с радостью селившихся там шмелей-плотников.
Голова еще кружилась, но я заставил себя сесть. Шкатулка стояла рядом, крышка была закрыта. Я открыл ее, убедился, что бумаги на месте, но прикасаться к ним больше не стал. Бред какой-то! Почему у меня снова начались видения? Почему я увидел Абрахама Равенвуда — человека, к которому в Гэтлине всегда относились с подозрением, потому что Равенвуд оказался единственной плантацией, уцелевшей после Великого пожара?
Я не особенно верю во все эти местные предания, но когда мы прикоснулись к медальону Женевьевы и у нас начались видения, на то была причина — мы с Леной должны были узнать правду. А вот какое отношение к нам имеет Абрахам Равенвуд? Единственным связующим звеном мне показалась «Книга лун». Она присутствовала как в видениях, вызванных медальоном, так и в этом. Но ведь книга пропала! В последний раз ее видели в ночь на день рождения Лены: она лежала в склепе, охваченная пламенем, а теперь от «Книги лун», как и от многого другого, остался лишь пепел.
5.17
ВСЕ, ЧТО ОСТАЕТСЯ
На следующий день мы с Линком сидели за столом в школьной столовой. Я ел пиццу, прокручивая в голове наш вчерашний разговор о Лене. Линк прав, она действительно изменилась, но не сразу, а постепенно, и теперь я с трудом вспоминал, какой она была раньше. Если бы я мог с кем-то поговорить об этом, мне бы наверняка сказали: дай ей время. Люди всегда так говорят, когда больше сказать нечего.
Но Лена даже не пыталась прийти в себя, не пыталась вернуться к себе или ко мне. Если уж на то пошло, от меня она отдалилась еще больше, чем от всех. Я все чаще натыкался на невидимую стену: пытаясь заговорить с ней вслух или с помощью кельтинга, пытаясь поцеловать ее или вступить с ней в еще какой-либо контакт в более или менее сложном варианте.