Прекрасное далеко
Шрифт:
Мисс Мак-Клити смеется.
— Не думаю, чтобы…
— Да вы сами взгляните — это же братья Вольфсон!
Мадемуазель сует афишку в руки мисс Мак-Клити.
— Мисс Дойл привлекла к ним мое внимание, чему я весьма рада. Я прямо сейчас поговорю с миссис Найтуинг. Прошу меня извинить.
Мы с мисс Мак-Клити остаемся наедине.
— Я пойду спать.
— Одну минуту, — останавливает меня Мак-Клити, когда я пытаюсь проскользнуть мимо нее. — Вы нездоровы, мисс Дойл?
— Н-нет, — хриплю я.
Я даже не осмеливаюсь взглянуть на нее. А
— Но это довольно неожиданно. Я не понимаю, почему ее это так взволновало.
— Мадемуазель Лефарж лю-любит подобные вещи, ей они ин-интересны.
Я с трудом выговариваю слова. На лбу выступают капельки пота. Магия хочет на волю. Я сойду с ума, пытаясь ее обуздать…
Тянется самое длинное мгновение в моей жизни, когда мы обе просто молчим. Но наконец мисс Мак-Клити нарушает молчание.
— Хорошо. Если там есть нечто познавательное, я, может быть, тоже поеду.
Черт бы ее побрал!..
Сбежав наконец из-под взгляда Мак-Клити, я тащусь в свою комнату, и меня чуть не рвет от силы, которую я подавляю в себе. Я рывком открываю окно и сажусь на подоконник, сжавшись в комок. Легкий дождик падает на лицо, но толку в этом нет никакого. Магия взывает ко мне.
«Лети!» — требует она.
Я встаю на узком подоконнике, крепко держась за раму, и наклоняюсь. И отпускаю магию. Руки превращаются в блестящие иссиня-черные крылья ворона, и я парю в небе над школой Спенс. От этого захватывает дух. Я могла бы вечно жить внутри магической силы.
Я делаю круг над лагерем рабочих; мужчины играют в карты и боксируют. Вдали тащатся по дороге бродячие актеры, пьяные, они передают друг другу бутылку виски. Я проношусь над цыганской стоянкой, где стоит на часах Итал, а мать Елена забылась тревожным сном в своем шатре, бормоча чье-то имя.
Я вижу свет в лодочном сарае и знаю, кто там. Я приземляюсь, бесшумно, как снег, и сбрасываю воронье обличье. Сквозь грязное окно я вижу его, сидящего с книгой перед фонарем. Получу ли я то, что мне нужно?
Я врываюсь в сарай, и Картик окидывает меня взглядом; лицо у меня горит, волосы растрепаны.
— Джемма? Что случилось?
— Ты спишь, — говорю я, и его веки послушно опускаются.
Когда же он вновь открывает глаза, он пребывает в том сумеречном мире, что расположен между сном и бодрствованием.
— Почему ты не пришел ко мне? — спрашиваю я.
Голос Картика звучит как будто издалека.
— Я для тебя опасен.
— Знаешь, я устала от безопасности. Поцелуй меня, — говорю я и делаю шаг вперед. — Пожалуйста.
Он в два шага оказывается рядом со мной, и от силы его поцелуя у меня перехватывает дыхание. Его пальцы путаются в моих волосах, моя голова откинута назад, его губы скользят по моей шее, они словно везде одновременно.
Это всего лишь магия, не реальность. Нет, не думай об этом. Думай о его поцелуе. Есть только одно. Только это. Поцелуй.
Его язык внезапно оказывается у меня во рту, это неожиданно, и я отшатываюсь,
— С-стой! — выдыхаю я.
Он отпускает меня, и я борюсь с желанием прижать его к себе снова.
— Теперь засни.
Картик опускается на пол и закрывает глаза.
— Пусть тебе снятся только приятные сны, — говорю я.
Я выскальзываю из лодочного сарая, трогая пальцем распухшие от поцелуев губы. И не могу удержать довольную улыбку.
Когда мы добираемся до Пограничных земель, фабричные девушки перекликаются уже знакомым нам «Уух-ут!». Мы отвечаем тем же, и они, как по волшебству, возникают из зарослей кустов и деревьев. Юбки Мэй и Бесси перепачканы чем-то темно-красным.
— На фазана наткнулись, — сообщает Бесси, поймав мой взгляд. — Можешь вообразить?
Она улыбается, показывая острые зубы.
— Вы вернулись! — восклицает Пиппа.
Она подобрала юбку и подколола ее к талии, соорудив нечто вроде мешка, в который набрала ягод.
— Жду вас в церкви!
— Пиппа, я тебе принесла подарок, — говорит Фелисити, протягивая ей коробку.
— Ох, очень хочется посмотреть скорее! Я вернусь через мгновение!
Лицо Фелисити меняется, когда Пиппа тащит меня прочь, к разрушенному помещению, напевая себе под нос бодрую мелодию. Мы скрываемся за потрепанным гобеленом, она высыпает ягоды в большую чашу и хватает меня за руки.
— Отлично, я готова к магии!
Я отшатываюсь.
— Я тоже рада тебя видеть, Пиппа.
— Джемма, — говорит она, обнимая меня за талию. — Ты ведь знаешь, как сильно я тебя люблю?
— Ты любишь меня или магию?
Обиженная Пиппа отступает к алтарю, обрывая выросшие в трещинах пола бархатцы и отшвыривая их в сторону.
— Ты ведь не откажешь мне в малой толике счастья, Джемма? Я буду вечно заперта здесь, с этими грубыми, примитивными девушками вместо подруг!
— Пиппа, — мягко говорю я. — Я желаю тебе счастья, искренне желаю. Но очень скоро я должна буду вернуть магию в Храм и создать союз, который будет присматривать за ее безопасностью. Я не всегда буду держать ее в своих руках, как сейчас. Так что не пора ли тебе подумать о том, как ты проведешь остаток своих дней?
Глаза Пиппы наполняются слезами.
— А разве я не могу присоединиться к этому союзу?
— Я не знаю, — отвечаю я. — Ты ведь не…
Я вовремя придерживаю язык, пока с него не сорвалось ненужное слово.
— Я не живая? Я не член какого-нибудь племени?
Крупная слеза ползет по щеке Пиппы.
— Я не принадлежу к твоему миру и не принадлежу к этому. Я и не часть Зимних земель тоже. Мне нигде нет места!
Ее слова как будто пронзают меня насквозь…
Пиппа закрывает лицо руками.