Прекрасный белый снег

Арефьев Валерий Михайлович

Уж как-то так у нас, людей сложилось, что о Боге мы, хоть и вспоминаем иногда, но по большей части как-то мимолётно, между делом. Нет, очень многие из нас, возможно даже большинство, время от времени заходят в церковь, ставят свечки на алтарь, и Божьей Матери, и обязательно Николе. Отчего-то из всех святых мы почитаем больше именно Николу, отвечающего в нашем представлении не только за моряков и странников, но и за финансовое, так сказать, благополучие. Мы троекратно крестимся, шепчем что-то своё украдкой у иконы Богоматери, идём к Николе, и в завершение краткого общения со Всевышним ставим свечу за упокой. Детки у нас все теперь крещёные с малых лет, на похороны мы заказываем отпевание, а регистрация брака в ЗАГСе

частенько завершается пышным обрядом венчания, в модном храме и за большие деньги. На Пасху мы ходим крестным ходом, есть даже и такие, кто пытается соблюдать Великий пост, успешно предаваясь пьянству и чревоугодию во всё остальное время года начиная прямо с пасхальной ночи. И даже в школах ввели теперь особенный, непостижимым образом связанный с религиозным и духовным воспитанием подрастающего поколения предмет. И всё же, всё же! По настоящему мы вспоминаем о Творце только когда у нас Беда. Только беда, настоящая и большая, отчаяние и боль заставляют нас повернуться к Богу и просить пощады у него, когда больше вроде бы уже и не у кого. И вот тогда, бывает и такое, мы встаём в церкви на колени и со слезами на глазах просим у Него, за всех нас принявшего страшную мученическую смерть на Лысой горе — Голгофе, прощения и милосердия. Милосердия и прощения...

Глава четвёртая

К тому времени когда Светка добралась до больницы, снежный заряд, заметавший город полночи и всё утро, ушёл куда-то дальше, на юго-восток, в сторону Москвы. Резкий, злыми холодными порывами северо-западный ветер разогнал наконец тяжёлые, серые грязным асфальтом тучи, и теперь по небу быстрыми тревожными лошадками неслись белые, будто пуховые облачка, выглянуло солнце. Только у Светки на душе было не солнечно, совсем, да это и понятно: что там с Венькой — неизвестно, и хотя бригада скорой, слава тебе Господи, вроде вчера его и откачала, ну а дальше-то что? Доктор ещё этот, о возможных последствиях, необратимых, напел ей что-то напоследок, видно сгоряча. Да и вообще, психушка...

Слова этого Светка боялась ужасно и даже в мыслях старалась избегать. Неврология, ну в крайнем случае, психоневрологическое отделение, так она произносила это про себя, так всё же звучало немного поспокойнее, не так пугало. И ещё одно, тоже очень страшненькое слово — суицид, не давая вздохнуть, жёсткой металлической колючкой засело где-то под левой грудью, сразу за соском. И даже немного более мягкое, но не менее омерзительное словосочетание "попытка суицида", хоть и выговаривалось чуть полегче, но тоже вызывало панический какой-то страх. При одной только мысли о Веньке, и о предстоящей беседе с лечащим врачом, необходимости объясняться Светке становилось плохо: тут же начинали трястись мелко руки и дрожать отвратительно коленки. И всё же, она понимала, хоть какие-то объяснения неизбежны. "Господи, — говорила она себе снова и снова, — сделай так, чтобы с ним было всё в порядке! Ну ты же можешь, Господи! Пожалей хоть ты меня, прости меня, сжалься надо мной! Будь милосерден ко мне, Господи!" И с этой скорбной мольбой, на ослабевших вдруг ногах, она вошла в ворота огромного больничного комплекса в спальном районе на южной окраине Петербурга.

Большинству из нас, уважаемый читатель, приходилось, конечно, навещать своих близких, друзей или родственников в госпитале, или в больнице. В этом у меня сомнений нет. А раз так, вам наверняка известно это ощущение внезапной какой-то растерянности и опустошающей тревоги за дорогого человека — жену, мужа, мать или отца, а может даже и не очень послушного, но любимого до боли сына, или скажем, красавицу-дочь, студентку-третьекурсницу.

Нет, конечно, когда ты знаешь, что дело идёт на поправку и опасность миновала, то набираешь пакет какой-то вкусной снеди, яблок, апельсинов и печенья, лёгким кивком головы приветствуя охранника в серой униформе быстрой уверенной походкой проходишь в отделение, и дверь в знакомую уже палату открываешь хоть и с тревожной немного, но тем не менее с улыбкой.

Ты почти уверен: всё будет в порядке...

Совсем иначе дело обстоит, когда вы навещаете тяжёлого больного человека, стоящего одной ногой здесь, а другой уже немного там. Тут, понятно уж, вам не до улыбок. На охрану и персонал вы глядите вопросительно, с надеждой. Со смутной верой в лучшее и с необъяснимым тёмным страхом быть остановленным словами: "Вам туда не надо." Или даже, не приведи Господь, "Вам туда уже не надо". Не дай-то Бог!

И совсем уж паршиво бывает на душе, когда к близкому, любимому человеку ты приезжаешь поздним осенним утром с тяжёлой, будто свинцом налитой головой после того, как его, без сознания, среди ночи увезли по скорой в реанимацию. И что там с ним, ты ещё не знаешь. Не знаешь даже, где его искать, и искать ли вообще, хотя искать конечно надо...

Дежурная медсестра, в справочном, дама со строгим взглядом, слегка за сорок, вопреки ожиданиям вопросами Светку не терзала.

— Вчера, по скорой? — она порылась в журнале с полминуты, — как, вы говорите, фамилия? Сизиков? Так, Сизиков, Сизиков... Нет, такого вчера не поступало. Ничего, девушка не путаете? Вы кем ему приходитесь?

— Жена. Гражданская, — густо краснея уточнила Светка. — Как же так? — она растерянно поглядела в маленькое квадратное окошко. — Не может быть! Нет, это совершенно невозможно, — пробормотала полушёпотом она. — Ночью, по скорой забирали, сказали к вам, сюда.

— Девушка, — раздалось раздражённо из оконца. — Вы что, валерьянки перепили? Ночью — это наверняка уже сегодня! В котором часу скорая была?

— Да, да, конечно, — тяжёлый комок, подступивший было к горлу, отошёл назад, — конечно, сегодня, — виновато улыбнулась Светка. — Простите, ради Бога! Извините!

— Вот так-то лучше, — сухо ответила дама из окна. — Ходят тут, сами не знают для чего, — уже листая журнал вполголоса буркнула она себе под нос. — Гражданская она, понимашь... — Так! Нашла. Психоневрология. Вчера поступил в реанимационное отделение. Туда идите. Пятый корпус.

— А где это, не подскажете, — с заискивающей немного, вопросительной улыбкой поинтересовалась было Светка.

— Девушка, — с упрёком посмотрела на неё уставшая от бесконечных вопросов медсестра, "Сестра милоседия, мелькнуло в голове у Светки", — не задерживайте! Вы здесь не одна! На вахте спрашивайте, у охраны. Следующий! Следующий, подходим...

Нужный ей больничный корпус Светка нашла довольно быстро. Надпись на табличке над центральным входом гласила: Психоневрологический стационар. Примерно так, как она мысленно это про себя и называла. Никаках намёков на дурку, скорбный дом или психушку. Культурно и корректно. Пустяшная эта вроде мелочь Светку немного успокоила. И всё же, она как-то не решалась. Слегка поколебавшись, достала сигареты, зажигалку, и хотя курить вовсе не хотелось, отошла немного от крыльца чтобы не маячить, и закурила, наверное уже в сотый раз за сутки.

...Снаружи постучали, дверь приоткрылась и в узкую щель просунулась голова санитара.

— Можно к вам, Сергей Станиславович? На минутку...

Сергей вложил закладочку между глянцевых страниц и со вздохом закрыл толстый иллюстрированный журнал с изображениями строгих, восседающих на великолепных, гнедых и вороньей масти лошадях в полумасках на глазах, в чёрных цилиндрах и жокейских кепках наездниц и наездников. "Опять, черти, оторвали, — с лёгкой досадой подумал он. — И чего их только носит?"

— Заходи, Коля, заходи. Чего хотел? Говори.

— Посетитель к вам, Сергей Станиславович. Посетительница. Новенького этого, сегодняшнего, жена. Штампа в паспорте нет, — уточнил Коля. — Говорит, гражданская. Пустить? — замялся как-то он.

— Ну чего ты маешься? Вижу ведь, — поднял брови Станиславович. — Что там ещё? Говори, Коля, не стесняйся!

Санитар в ответ хитровато как-то улыбнулся, огляделся, будто проверяя, не услышит ли ещё кто, ненароком, и голосом заговорщика добавил: