Прекрасный новый мир
Шрифт:
Тот сидел в отдельной камере, с руками и ногами, зажатыми в большую колодку. Грон вошел внутрь, окинул помещение взглядом и, повернувшись к сопровождавшему его толстому тюремщику, приказал:
– А ну-ка приберите тут… и снимите с него колодку.
Тюремщик окинул его лениво-презрительным взглядом – ну будут еще тут всякие сопляки ему приказывать.
– Не положено, – нехотя пробурчал он.
Грон несколько мгновений молча рассматривал тюремщика, а затем поднял ногу и со всей дури засветил ему по яйцам. Тюремщик всхрапнул и, тоненько завизжав, рухнул на колени. А Грон очень спокойно произнес:
– Встать.
Тюремщик продолжал визжать. Грон выметнул
– Я ведь графу жаловаться не собираюсь, просто прикончу тебя здесь, и графу придется искать нового надзирателя.
Это подействовало. Тюремщик резво вскочил и выметнулся из камеры. Спустя минуту в камере появились какой-то дохлый тип с метлой и бадьей для мусора и кузнец с зубилом и молотом для снятия колодки. Через пятнадцать минут Шуршан сидел перед Гроном на большой колоде и, жадно давясь, лопал краюху черствого и слегка заплесневелого хлеба. Более приличной еды в каморке тюремщика не нашлось. Похоже, и узники, и их надзиратели питались из одного котла.
– Благодарю, благородный господин, – шумно отдуваясь, произнес Шуршан, оторвавшись от кувшина домашнего сидра. – Даже не знаю, чем я заслужил подобную милость.
– Пока ничем, – усмехнулся Грон, – но можешь и заслужить.
– Слушаю со всем вниманием, – с готовностью отозвался Шуршан. Но в глубине его глаз мелькнула насмешка. И это Грону понравилось. Человек, даже в таких условиях и в преддверии неминуемой казни не павший духом, представлял большой интерес.
– Мне нужен начальник разведки для моей оноты. И то, что мне рассказали о тебе, дает мне основание надеяться, что ты мне подойдешь.
Шуршан долго молчал, а затем осторожно поинтересовался:
– Так это, значит, вы можете вытащить меня отсюда?
– Да, если ты согласишься поступить в мою оноту.
– Да это запросто, – расплылся в улыбке Шуршан. – А еще моих ребят бы…
– Я думал и о них.
Шуршан обрадованно потер руки.
– Только должен тебе заметить, – продолжил Грон все тем же спокойным голосом, – что хоть я и абсолютно верный для тебя способ выйти из этой темницы и оказаться на свободе, тебе не стоит пытаться меня обмануть.
Шуршан заинтересованно замер. На протяжении всей его жизни ему грозили самыми разными карами. Какие еще угрозы он услышит от этого гонористого соплячка?
– Если ты обманешь мое доверие, то…
Грон намеренно запнулся. И Шуршан с усмешкой продолжил:
– Вы поймаете меня и убьете.
Грон кивнул.
– Вроде того. Действительно, как только я пойму, что ты обманул меня, я отодвину все свои дела и займусь исключительно тобой. А как я делаю дела, за которые принимаюсь, тебе расскажут. Но когда я тебя поймаю, то убью не сразу…
Шуршан едва заметно скривился. Да слышали мы это все, слышали, сейчас будет обещать отрезать пальцы, уши, нос, пытать огнем, содрать с живого кожу…
– Пару лет ты поживешь у меня в оноте совершенно целым и невредимым, ну, может, натрешь мозоли на ладонях и коленях. Потому что на тебя наденут ошейник и прикуют к одной из повозок. А рядом поставят наемника с кнутом, в задачу которого будет входить следить за тем, чтобы ты передвигался за повозкой только на четвереньках. Как животное. И жрал так же, с земли.
Шуршан замер.
– Но это будет не месть, а урок. Причем не тебе, а окружающим. Потому что я считаю, что человек, способный обмануть доверие, уже и не человек вовсе, а животное. Причем не любое – скажем, на благородного оленя он не тянет, а вот на свинью вполне. Так ты и будешь жить, как свинья. Поэтому,
Шуршан некоторое время тоже молчал, переваривая сказанное, а затем спросил:
– Что вам от меня надо?
И с того дня Шуршан со своими людьми мотался по знакомым ему до последней веточки и камешка лесам и дорогам графства и его окрестностей, пристально следя за всеми передвижениями насинцев.
– Есть новости? – поинтересовался Грон, когда Шуршан выхлебал первую миску похлебки.
Первую, потому что рядышком уже стояла вторая, а еще чуть дальше на тарелке исходил паром целиком зажаренный цыпленок. Несмотря на щуплое телосложение, Шуршан был чрезвычайно прожорлив.
– Насинцы вышли из лагеря, – сообщил Шуршан, сыто отдуваясь.
Потерпев поражение у Вьюнки, насинцы откатились за пределы графства, где и разбили лагерь, вокруг которого, будто вороны, и кружили парни Шуршана. И вот теперь Шуршан сообщил, что насинцы возобновили наступление.
– Давно?
– Первая колонна вышла четыре дня назад. Около двух с половиной тысяч. Они двинулись в сторону восточного брода. Три дня назад вышли еще тысячи полторы. И двинулись уже на запад. А день назад тронулись остальные. Тысяч пять-шесть.
Грон нахмурился.
– Значит, они получили подкрепление и восстановили прежнюю численность. А то и увеличили ее. – Он задумчиво покачал головой. – Что ж, все как мы и ожидали. – Он обвел взглядом своих офицеров. – Выступаем завтра утром. А после обеда… собираем оноту на дальнем лугу. Еще раз отработаем западный вариант.
Основой победы в битве у Вьюнки являлось то, что Грон использовал в схватке непривычный для этого времени и места принцип боевого перестроения. Вся воинская наука этого мира, как и во времена земного Средневековья, строилась на весьма простых принципах. Воинское искусство античности, включающее в себя умение долго сохранять строй и даже изменять его, маневрируя силами и средствами в соответствии с изменением обстановки на поле боя, было забыто (а здесь, может, никогда и не существовало). Максимум, что умели местные войска и их полководцы, – это выстроиться в некий боевой порядок, расположив пикинеров в одном месте, мечников за ними, двуручников еще где-то, а конницу на флангах, и дать сигнал к началу боя. Далее все вступали в схватку в тот момент, когда до них доходила очередь. А многие сражения вообще часто напоминали просто большую свалку, где разнокалиберно вооруженные оноты противоборствующих сторон просто валом валили навстречу друг другу и рубились, пока до одной из сторон не доходило, что она проигрывает, и она не начинала удирать. Все как в голливудских фильмах, где великие сражения сводятся к красивым индивидуальным схваткам и даже известные и сильные, в первую очередь своим железным монолитным строем, спартанцы и македонцы красиво так скачут по полю боя в одиночку и парами, укладывая поочередно набегающих врагов живописными кучами. То, что показала его онота в битве у Вьюнки, несколько раз за битву коренным образом перестроив боевые порядки, настолько выходило за пределы имеющихся воинских умений, что, вполне вероятно, до врага так и не дошло, что же там произошло. Да что там говорить, даже собственным офицерам, с которыми он заставлял глухо ворчащих наемников заниматься «всякой дурью», отрабатывая перестроения, ему пришлось все объяснять практически на пальцах. Но сейчас, спустя полтора месяца после той легендарной победы, все было уже по-другому. Его онота была готова показать преимущества новой тактики во всей красе…