Прелести

Школин Андрей

— Так тебе там плохо, что ли, было?

— Почему плохо, — я тыкал вилкой в блюдце с пельменями. — Совсем не плохо.

— Не… Ну а какого ты тогда уехал?

— А ты?

— Мне надо было. Затем у меня друг, Макс, здесь уже жил. Я потом опять в Питер возвращался.

— И мне надо.

Волынка долгая… Спустя двадцать минут.

— Не… Ну а чего ты приехал-то? Если ты дело делать приехал, то так и скажи.

— Надо мне.

— Может, у тебя какие-нибудь трудности? Скажи, здесь люди серьёзные живут. Посоветуйся, помогут. Здесь Тайванчик иногда бывает.

Можно и на него выйти.

— А Хазар бывает?

— Кто?

— Хазар. Слышал о таком?

— Нет.

— А кто такой Вано?

— Вано? — Серёга прекратил пить и подозрительно на меня уставился. — А ты его откуда знаешь?

— Слышал сегодня от Андрея высокого.

— Вот у Андрея высокого и спроси.

— Ладно, спрошу… — и залпом проглотил холодную водку.

Время от времени хозяин менял бутылки. Уносил в холодильник старую и приносил охлаждённую. Примерно через час, когда мы были «в самый раз», появились музыканты. Два мужика и женщина. Играли на гитаре, баяне и бубне. Пели русские фольклорные песни. В основном весёлые. А нам уже хотелось грустных, душещипательных.

Музыканты опытным взглядом вычислили в зале русских и принялись ходить вокруг столика, точно коты вокруг валерьянки. Короче, в итоге, песни заказывали только мы. Платили тоже, конечно же, только мы. Скупые французы и американцы лишь хлопали в ладоши.

В самый разгар веселья Сергей вновь «включил патефон»:

— Нет, ну ты скажи почему…

— Дай песню послушать, — перебил я зануду.

— Песня это хорошо, — скривил рот он. — Только если ты только песни слушать приехал, то никому здесь нахрен не нужен. Понял? Тут таких и без тебя хватает, которые ни на что не способны, кроме как песни слушать. Если ты тоже ни на что не способен…

— Ну, например?

— А что, способен, что ли?

— Ты конкретнее говори.

— Конкретнее…. Ну тогда пойдём, — петербуржец встал из-за столика и кивнул головой Вагнеру. — Сейчас вернёмся.

Вышли из ресторана и двинулись вниз по улице. Когда прошли метров двадцать, я тронул его за плечо:

— Куда идём?

— Ну, ты же сам сказал, что способен.

— Конкретнее говори.

— Конкретнее? — он взглянул на меня из-под козырька кепки. — Ну, например, слабо ресторан хлопнуть?

— Какой ресторан?

— Да хотя бы вот этот, — Серёга указал на первый попавшийся. — Ну, так как?

Дальше всё происходит, как в кинофильмах про НЭПовские времена. «Банда входит в кабак…

— Прошу, мадам, снимите ваше ожерелье.

Ну-ну, не плачьте, я ж вас до смерти жалею…»

Парижские эпизоды из жизни знаменитого Лёньки Пантелеева.

Петербуржец выхватывает из кармана ствол, врывается в помещение и стреляет в потолок. Зал полон. Публика в оцепенении. С потолка сыплется штукатурка или ещё какая-то дрянь. «Идиот!» — кричу я и пытаюсь удержать своего, теперь уже, подельника. Сергей выкрикивает что-то на французском. Кто-то падает на пол. Официант подбегает ко мне, лопочет какие-то фразы, но я просто его отпихиваю. Сергей зачем-то палит ещё раз. Публика начинает ломиться к выходу (забыв, разумеется,

заплатить по счёту). Он стреляет в третий раз. Многие падают на пол, другие протягивают франки. Серёга опять что-то кричит. Официант подбегает вплотную и машет руками. Мы выскакиваем на улицу и бежим вниз по каменной мостовой. Через минуту сливаемся с толпой туристов. Петербуржец суёт мне в руку «трофейные» франки, и мы расходимся. Всё…

Тук-тук-тук — Лёнька Понтелеев. Или Пантелеев?

Огляделся вокруг. Недалеко светилось колесо Мулен Ружа. Перешёл через дорогу и попал в бар, название которого ассоциировалось с пальмами. Заказал: «Ан биер» и вдруг услышал:

— Одно, то есть, как бы, это, ан лев, то есть, конечно, ан Лефф, силь ву пле.

Рядом стоял невысокого роста, плотный мужчина лет тридцати, с русско-французским разговорником в руках. Бармен, как ни странно, понял и налил ему большой бокал тёмного пива.

— Что, хорошее пиво? — не поворачиваясь к собеседнику, задал я вопрос.

Он поперхнулся от неожиданности и как-то странно заёрзал:

— Не знаю, мне нравится. А Вы русский?

— Андрей, — вместо ответа просто протянул руку. Он аккуратно пожал её:

— Сергей.

— Ой, Господи, везёт же мне на Сергеев. Как, говоришь, пиво называется?

— Лефф.

— Ду Лефф, силь ву пле, — «почти без акцента» заказал я два бокала, один из которых пододвинул русскому. — Угощайся.

— Правда? — обрадовался он. — А я ещё первый даже не выпил.

— А я целый вечер пью, — и отхлебнул тёмную жидкость. — А ничего. Крепкое, наверное?

— Крепкое, — расплылся в улыбке Сергей-2. — Я вчера с трёх бокалов уехал, — и опять вдруг убрал улыбку, а глаза забегали. — Вы местный?

— Угу, француз.

— А я два дня назад приехал, — не понял он моего юмора. — А чем здесь занимаетесь? Хотя… — он оценил мою бритую голову. — Можно и не спрашивать. Везде одно и то же.

Н-да. Знал бы ты, насколько сейчас прав…

После второго «Леффа» Сергей сознался, что приехал во Францию с намерением получить политическое убежище. После третьего, что фамилия его Рабинович (врал, наверное, правда, мне было плевать на то, какая у него настоящая фамилия) и он сбежал из России (тоже из Питера) от КГБ (или ФСК, или ФСБ), и что он мастер по подделке документов (это он мне поведал под «большим грифом секретности»). Что бандиты в Питере заставили его подделывать какие-то векселя, и поэтому им заинтересовались компетентные органы.

— Вот что, объясни мне, Андрей, у нас за страна, — захмелев, жаловался Рабинович. — Кто у нас национальные герой? Врачи? Инженеры? Учителя? Хрен! У нас испокон веков национальными героями становились бандиты. Пугачёв, Разин… Но это раньше. А сейчас что изменилось? Ничего. У нас национальные герои — это Леньки Пантелеевы.

При упоминании последнего я встряхнулся и вспомнил сегодняшний вечер. Круглый Сергей-2 меж тем продолжал:

— А сейчас на кого хотят дети походить? На космонавтов? На милиционеров? Хрен там. На Япончика, да на Михася. Вот ты бы хотел, чтобы твои дети на Япончика походили?