Прелести
Шрифт:
— Красивая, — вздохнул, глядя ей вслед, пивовар.
— Красивая, — согласился я. — Спасибо, Шарль, за угощение. Пиво замечательное, теперь я твой постоянный клиент.
— Да без вопросов, — в который раз зарделся толстяк. — Заходи. Редко встречаются такие гурманы. Не забудь, что я сегодня для тебя спецзаказ приготовлю.
— Помню, помню, — похлопал Шарля по плечу и направился к дому.
К пивовару больше не пошёл. До вечера сидел на крыльце, выветривал хмель. Сидел, размышлял, сопоставлял увиденное и услышанное в Приюте Бессмертия за три дня. По всем раскладам выходило,
В постель улёгся, едва первые сумерки коснулись города. Долго лежал, ворочался, никак не мог уснуть…
В проекции моё ложе радовало свежестью и строгой армейской заправленностью. Конь не валялся… Сам я стоял на твёрдых ногах рядом. При этом спать хотелось, не в пример «приютовской» бессоннице. И сразу же посетила шальная мысль, что получится, если уснуть здесь? Выход в очередную проекцию?
Не раздеваясь, прилёг поверх покрывала. Попробовал ещё раз погрузиться в сон, и, как не странно, это мне удалось. Сразу же добился очередного осознания. Комната та же, только в распахнутое окно почему-то не доносится никаких звуков. Абсолютно никаких. И темень…
Попробовал привычным шлепком по стене включить в комнате свет, но ничего не произошло. На ощупь спустился по лестнице в холл, прошёл осторожно до двери и вышел на улицу.
Кромешная тьма и орущая тишина. И совсем ни видно прохожих. Правда, отсутствие людей ещё можно объяснить тем, что «приютчане» сейчас либо блуждают в проекции, либо бодрствуют в Приюте. И вообще, вряд ли кто-то, подобно мне додумается переместиться в «антипроекцию». Хорошее, кстати, название для этой территории — Антипроекция. Попробовал взлететь, не получилось. Полеты в этом городе не приветствовались.
И вдруг, из окна близстоящего дома донеслись не то стоны, не то плач. Остановился, прислушался. Нет, не показалось. Действительно, кто-то плакал. И тут же похожие завывания раздались из окна другого здания. Словно ветер, решив надо мной поиздеваться, перелетал из дома в дом, играя чудовищную музыку. Стоны усилились и теперь неслись отовсюду. Всё громче и громче. Мои движения были парализованы страхом, ноги отказывались слушаться. Непроизвольно поднял глаза и за чернотой оконных проёмов разглядел множество смотрящих на меня, искажённых мучительными гримасами, лиц. Ужасных лиц незнакомых мне людей.
Заставил себя опустить голову и перевести взгляд. И сразу, следом, исполнил самое естественное в этой ситуации желание…
Открыл глаза. Издалека доносилась весёлая музыка. Лежал в одежде на нерасправленной пастели. Понятно, это — проекция. Здесь тоже не стал долго задерживаться…
Проснулся в поту. За окном мерцал свет фонарей. Тишину разбавляют своим треском цикады. Или сверчки… Интересно, как долго исследовал антипроекцию? И что такое антипроекция? Присутствовало четкое ощущение, что я опять влез куда-то не туда. Во что я на этот раз вляпался?
Полежал несколько минут, успокоился. Вспомнил вчерашний сон. С чего началась сказка? А, ну да, первоначальный сюжет мне приснился
Всё, на сегодня больше никаких выходов. Никаких проекций и антипроекций. Просто спать.
Тысяча девятьсот девяносто первый год. Красноярск. Праздник Пасхи. Улица имени Надежды Крупской. Квартира Миши Магадана.
Миша Магадан — сильный, бородатый мужик, два года назад получивший во время сна удар топором в грудь от своего работника (Михаил в то время владел фирмой по производству деревянных детских спортивных площадок), допил седьмой стакан очень крепкого чаю и пристально взглянул на меня из-под мохнатых бровей:
— А потому они эту заповедь не понимают, что не могут понять. НЕ МОГУТ!
— Может быть, не хотят?
— Нет! — произнёс он очень твёрдо и решительно. — Именно, не могут. Не могут понять так же, как не могут подставить вторую щёку. Вот подумай и ответь, что для тебя легче, подставиться под удар или ударить второй раз человека, который после первого твоего удара не боится и не ненавидит тебя? Смотрит, как на брата родного и горячо любимого. Подумай.
— Я посидел пару минут размышляя.
— Пожалуй, лучше пусть бьют меня.
— Вот! — с каким-то нездоровым азартом поднял вверх указательный палец Магадан. — Вот и я о том же. Я этот вопрос в тюрьме отпетым сидельцам задавал. И почти все так же отвечали. Трудно не щёку подставить под второй удар, это и от трусости сделать можно. Трудно, после того, как тебя ударили, без страха и злости на обидчика смотреть. Вот о чём Христос говорил. А то, что кичатся, мол: «Я не хочу щёку второй раз подставлять, лучше сам отвечу!», так то не в хотении дело. НЕ МОГУТ! Не могут победить в себе в этот момент страх, бессилие, злобу и ненависть, — Михаил выдохнул воздух, присел и, закурив «Беломорину», усмехнулся, оправдываясь. — Видишь, всё никак не получается курить бросить, такой вот верующий…
Сделал пару затяжек, отмахнул дым и спокойно уже произнёс:
— А если бы могли, никто бы на них руку во второй раз поднять не осмелился. Никто…
Миша Магадан приснился. Ничего себе. Сколько лет о нём не вспоминал? Не виделись как раз с того памятного дня Воскресения Господня, когда и состоялась беседа на его кухне. Я ещё, помню, с разноцветными пасхальными яичками в гости пришёл. А ведь сон в тему…
И тут меня словно подбросило над кроватью. Спихнуло на пол понимание того, что если бежать, то непременно сегодня, сейчас. Завтра будет поздно! Затянет. Превращусь в одного из местных долгожителей, которые нос из Приюта не высовывают. Да ещё эта антипроекция!