Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства
Шрифт:
Весь массив исследований об американском Западе здесь охватить невозможно 29 . В исключительных случаях описание истории Запада полностью отказалось от применения концепции фронтиров. Отчасти это было неизбежно – когда исследователи обращали внимание только на историю отдельных регионов и местностей, потому что такая постановка вопроса означала отказ от основного принципа концепции фронтиров Тёрнера, гласящего, что все отдельно взятые географические и секторальные фронтиры связаны между собой и являются элементами единого процесса. Другое направление американской истории, близкое к нашему подходу, направлено против географической материализации «Запада». С этой точки зрения, Запад представляет собой не некий регион, обладающий объективными географическими признаками, а результат отношений зависимости. Соответственно, Запад рассматривается прежде всего как особый вид «силового поля», а не как территория на карте. Еще одна смена взгляда открывает перспективу на многообразие социального состава действующих лиц в этих областях, далекое от противопоставления рейнджеров и «индейцев», и на усиление городского характера Запада в XX веке. Показательно, что в классических вестернах 1930-х и 1940-х годов города практически не присутствуют, хотя в то время, когда эти фильмы снимались, Запад был уже наиболее урбанизированной территорией США. Пересмотр исторических интерпретаций редко питается только приростом эмпирических знаний. Соответственно, споры между сторонниками неотёрнерианства и его противниками не могут быть разрешены только путем отсылки к прогрессу исследовательской мысли. Каждый пересмотр научных позиций происходит на определенном политическом фоне, так что и в попытках демонтажа доктрин Тёрнера, кроме всего прочего, читается критика американской исключительности. Отказ от
29
Хороший обзор: White R. Western History // Foner, 1997, 203–230; среди многочисленных сборников статей выделяется: Milner, Bogue, 1996.
Между тем с точки зрения глобальной истории XIX века уникальность США бросается в глаза. Как мы уже видели, процессы урбанизации в Новом Свете не просто воспроизводили существовавшие ранее европейские образцы. Развитие предместий городов США во многом сформировало особый новоевропейский путь развития, типологически близкий к Австралии. Если бы покорение и заселение американского Запада в глазах европейцев не являлась настолько колоссальным феноменом, они бы не описывали и не комментировали его с таким энтузиазмом и не принимали бы его за отправную точку своих фантазий и концепций. Американскому желанию иметь «нормальную» собственную национальную историю противоречит удивление европейцев особенным путем развития американских фронтиров. Поэтому европейцы не будут критиковать американскую исключительность так же жестко, как иные американские историки. Если рассматривать освоение Запада США с позиций Южной или Юго-Восточной Азии, то американское своеобразие выглядит еще более ярко – в самых густонаселенных точках мира наличие плодородной земли в таком избытке вызывает просто безграничное удивление. Во многих частях Азии уже к 1800 году почти все плодородные территории были заселены и все резервы свободных земельных участков исчерпаны. Америка в этом отношении казалась землей обетованной – землей излишеств и расточительности.
Размышляя о своеобразии североамериканских фронтиров, первым делом следует обратиться к вопросу об отношениях между американцами европейского происхождения и индейцами Америки. При этом следует учитывать, что любая попытка обобщающего описания этих крайне неоднородных групп едва ли возможна. Так же как это прежде происходило на островах Карибского бассейна, в Центральной и Южной Америке, число коренного населения в Северной Америке вследствие европейского вторжения существенно сократилось. Было бы преувеличением упрекать белое население в целом в геноциде индейцев. Тем не менее некоторые американские этносы были полностью уничтожены, в ряде мест события приняли драматический масштаб. В Калифорнии в 1769 году, при начале возникновения испанских поселений проживало около 300 тысяч коренных жителей, в конце испанского господства, в 1821 году, их осталось около 200 тысяч, а к 1860 году, после золотой лихорадки выжило лишь 30 тысяч индейцев. Болезни, голод и нередко убийства – по мнению одного авторитетного историка, речь даже шла о «программе систематического уничтожения» 30 – были причинами этого чудовищного регресса. Для оставшихся в живых положение оставалось катастрофическим, так как белое общество Калифорнии не делало никаких шагов для интеграции местного населения 31 .
30
Jennings, 1993, 366.
31
Hurtado, 1988, 1.
Разнообразие племен американских индейцев было огромным. Среди них не существовало не только единого для всех жизненного уклада, но и общего языка. Эти обстоятельства мешали координации военного сопротивления коренного населения. Спектр различий между индейскими племенами простирался от охотников на бизонов, проживавших на западных равнинах, и оседлых общин пуэбло, занимавшихся земледелием, до разводивших овец и изготовляющих серебряные украшения навахо и крайне слабо организованных между собой рыбаков северо-западных регионов 32 . Среди индейских племен, которые и в XIX веке слабо контактировали между собой, не существовало единого самосознания и объединенного фронта борьбы с захватчиками, а часто не было даже очевидной солидарности между родственными и соседствующими племенами. До определенных пор, пока европейцы рассматривали их как своих союзников, индейцам удавалось использовать в собственных интересах конкурирующие между собой силы британцев, французов, испанцев и восставших против властей колонистов. Но после Англо-американской войны 1812 года такая возможность исчезла. Шансы возникновения всеамериканского индейского сопротивления в духе религиозной военной идеологии с Севера были потеряны 33 . Во всех последующих войнах ренегаты из коренного населения сражались на стороне евроамериканских войск и оказывали помощь колонизаторам в решении логистических задач.
32
Все еще полезное для ориентации: Lindig, Munzel, 1985, в частности первый том под авторством Вольфганга Линдига.
33
Ср.: Dowd, 1992.
Общим для всех индейских племен Великих равнин было влияние технологической революции. Именно таковой было появление лошадиной силы для перевозки грузов и верховой езды, которое началось в результате колонизации испанцами южных регионов североамериканского континента в 1680-х годах 34 . Вместе с лошадьми пришло и огнестрельное оружие: вначале его принесли с собой французы, чтобы вооружить своих индейских союзников в борьбе против испанцев. Лошади и мушкеты радикально изменили жизнь десятков тысяч индейцев, которые никогда раньше не видели белого человека. Уже в 1740-х годах курсировали сообщения о стадах лошадей, о торговле лошадьми и об их воровстве, о воинах-наездниках, а к 1800-м годам уже практически все индейцы, проживающие западнее реки Миссисипи, в той или иной степени приспособили свой образ жизни к использованию лошадей. Целые народы преобразились в кентавров. Это имело отношение не только к окраинам Великих американских равнин. Отчасти следуя собственным миграционным движениям, отчасти оттесненные на Запад евроамериканцами, некоторые индейские народы переселялись с северо-востока, как, например, племя лакота сиу, на Великие равнины, вступая при этом в конфликт с местными земледельцами, а также с другими кочевыми племенами. Если в 1840-х годах был достигнут относительно стабильный мир между конными охотниками и воинами, в частности среди племен сиу, команчей и апачей, то кочевые и оседлые индейские народы продолжали вести между собой ожесточенную борьбу. На протяжении сорока лет, вплоть до Гражданской войны Севера и Юга это был источник самых кровопролитных конфликтов в Северной Америке 35 . С другой стороны, владельцы лошадей зависели от земледельцев и садоводов – так они обеспечивали себя продуктами питания (в частности, источниками углеводов) и вели товарообмен, предлагая продукты охоты, например сушеное мясо и шкуры 36 , за товары с далекого востока континента. Такой обмен был возможен, поскольку индейское земледелие, использовавшее простые технологии обработки почвы (без плуга и без внесения навоза), отличалось высокой производительностью, что пошло на пользу и первым евроамериканским колонистам. В 1830-х годах территории Великих равнин интенсивно – как никогда ранее – заселялись. По имеющимся оценкам, они служили общим жизненным пространством для 60 тысяч индейцев, от 360 тысяч до 900 тысяч прирученных лошадей, двух миллионов диких лошадей, полутора миллионов волков и до тридцати миллионов особей бизонов 37 .
34
Основополагающая работа: Barclay, 1980, 166–188; здесь автор пишет о «новоизобретенном конном номадизме» (reinvention of equestrian nomadism).
35
West, 1998, 78.
36
Hurt, 1987, 63, –
37
Isenberg, 2000, 25f.
Лошади впервые позволили освоить равнину между Миссисипи и Скалистыми горами, простирающуюся на 300 километров с востока на запад и на 500 километров с севера на юг. Лошадь действовала как преобразователь энергии. Она превращала энергию, заключенную в траве, в мускульную силу, которая в отличие от энергии диких животных подчинялась человеку 38 . Благодаря лошади человек приобрел способность двигаться со скоростью бизона. Теперь не требовалось участия целых поселений, чтобы загнать бизонов в пропасть, их отстреливали с лошадей небольшие подвижные группы охотников. В то же время вокруг лошадей возникла новая отрасль обменной экономики: отдельные племена, в частности команчи, обрели значительное богатство именно благодаря животным, так как они выступали в качестве поставщиков лошадей на любой спрос и в любое место 39 .
38
Об энергообмене см.: West, 1998, 51.
39
Hamalainen, 2009, 240f.
Новая техника охоты на животных перевернула устои индейских общин. Ценность женского труда снизилась, поскольку теперь он заключался не в добыче пищи, а в переработке продуктов охоты. С другой стороны, потребность в нем повысилась из-за выросшего спроса на бизоньи шкуры, которые обрабатывали женщины. Одному мужчине требовалось иметь несколько жен. Для их приобретения использовались лошади, так что накопление животных было нужно и по этой причине, что, в свою очередь, вызывало рост конокрадства 40 . Разделение мужчин по охотничьим командам приводило к раздроблению общества и разрушению его иерархии, выдвигая при этом новые требования к кооперации и координации действий. В то же время жизнь индейских общин стала более мобильной, поскольку им приходилось двигаться вслед за гигантскими стадами бизонов 41 .
40
Utley, 1984, 29.
41
О характерной для индейского населения мобильности см.: Cronon, 1983, 37ff.
Благодаря конно-бизонной культуре индейцы Великих долин впервые стали настоящими кочевниками. Тягловые лошади позволяли транспортировать тяжелые грузы вроде вигвамов. Тот, кто обладал собственностью, нуждался в лошадях, которые сами по себе рассматривались как престижная собственность. Лошади к тому же означали преимущество в случае военных действий. Коренное население Америки вынуждено было действовать нетрадиционно и гибко, реагируя на новые условия. Местных традиций ведения конных войн у индейцев не было, а тяжелая кавалерия испанцев, с которой индейцы вступили в контакт в XVII веке, не могла служить для них образцом. Но так как лошадь стала жизненной необходимостью и для охоты, и для войны, развитие двух этих техник проходило в тесной связи друг с другом. Индейцы разработали тактику легкой кавалерии, и некоторые из них достигли в ней непревзойденного мастерства. Стереотипное представление об индейцах как о виртуозах-кавалеристах справедливо только для последней фазы их свободного существования. Чтобы достичь таких вершин, им понадобилось от трех до четырех поколений. Пожалуй, наиболее ярко это искусство проявилось у племени команчей, которое, изгнав ранее обитавшие там группы индейцев, контролировало область восточнее Южных Скалистых гор и южнее реки Арканзас. На определенное время им даже удалось сформировать так называемую империю команчей, обладавшую собственной вассальной системой и игравшую важную роль на Североамериканском континенте 42 .
42
Kavanagh, 1996, 61.
Возникшая в XVIII веке новая конно-бизонная культура была своего рода адаптацией к условиям окружающей среды, поскольку сухой климат территорий восточнее 99 градуса долготы не способствовал развитию сельского хозяйства. Картина экологической гармонии индейцев с природой в реальности является всего лишь сентиментальной идеализацией 43 . Новые связи со все более широкой системой товарообмена порождали новые потребности. Первые стабильные контакты между индейцами и белыми возникли в пушной торговле. Охотники за пушным зверем в глубине Северной Америки, а также в Сибири в течение двух столетий были связаны с мировой торговлей. Это состояние долго оставалось стабильным благодаря высокой приспособляемости евроамериканских «лесных бродяг» к межэтническим семейным связям, преодолевающим этнические границы. В то же время в ходе пушной торговли, влияние которой не следует идеализировать, индейцы впервые познакомились с алкоголем – наркотиком, который, подобно опиуму в Китае несколькими десятилетиями позже, существенно ослабил единство и силу сопротивления индейских общин. Конно-бизонная культура усилила связи индейцев с внешними рынками. За счет них, путем покупки и обмена индейцы удовлетворяли все больше потребностей в товарах разного рода. Даже самые радикальные противники белых не могли отказаться от приобретения ножей, кухонной утвари, ковров и тканей, которые предлагали им представители мануфактур и фабрик с востока континента. Когда индейцы наряду с луками и стрелами (им не было лучшей альтернативы при охоте на бизонов) ввели в оборот огнестрельное оружие, которое сами не умели изготавливать и ремонтировать, они оказались в зависимости от торговых каналов. А монокультурная добыча бизонов – в обратном направлении товарооборота – испытывала все большее влияние рыночных факторов. Так, после 1830 года шкуры бизонов в трансфронтирной торговле стали значить больше, чем мясные продукты. Тогда же началось снижение поголовья бизонов. Добыча от шести до семи животных на одного человека в год была приемлемой и не наносила ущерба воспроизводству поголовья (как известно ныне). Превышение этого объема означало хищническую эксплуатацию 44 .
43
Krech, 1999. В частности, 123–149, где освещается проблема сохранения и истощения природных ресурсов на примере отношения индейцев к бизонам.
44
Isenberg, 2000, 83.
Основы жизни индейских народов Великих равнин разрушались на глазах, поскольку, удовлетворяя растущий спрос на шкуры бизонов, они следовали экономической, а не экологической логике. Как было показано на примере команчей, развитие конной экономики в южной части Великих равнин стало причиной их гибели. Чрезмерное изобилие лошадей и сверхинтенсивное использование пастбищ «нарушили равновесие степной экологии, что постепенно привело к снижению поголовья обитающих в прерии бизонов» 45 . Белые охотники также включились в этот бизнес и развернули массовое уничтожение бизонов – в таких масштабах, которые индейцы никогда не практиковали. Один евроамериканский охотник убивал в среднем ежедневно до двадцати пяти животных. В период между окончанием Гражданской войны Севера и Юга и концом 1870-х годов численность бизонов упала с пятнадцати миллионов до немногих сотен особей 46 . Коммерческие интересы в получении прибыли цинично объясняли тем, что благодаря уничтожению диких бизонов освобождается пространство для «цивилизованного» производства говядины, а это, в свою очередь, позволит принудить индейцев к отказу от их «варварского» образа жизни. К началу 1880-х годов конно-бизонная культура индейцев на Великих равнинах была уничтожена. Жизненные основы существования индейцев исчезли, они больше не могли управлять ресурсами, необходимыми для существования. Прежним хозяевам прерий оставался только один путь – в резервацию.
45
Hamalainen, 2009, 844. Индейцы лакота-сиу успешно сохранили экологическое равновесие в северной части Великих равнин и в результате на несколько десятилетий дольше смогли сопротивляться евроамериканскому вторжению (Ibid., 859).
46
Isenberg, 2000, 121, 129, 137, 139f.