Преобразователь
Шрифт:
Я вышел из ванной и отправился на кухню. Там я выключил выкипевший чайник, подышал наполненным паром воздухом и налил себе полную рюмку коньяка. Что ж. Помнится, Маша говорила, что, если очень много выпить, а потом принять ванну, результат будет вполне предсказуем. Я прихватил с собой книжку, коньяк, стакан, сигареты и направился в ванную матери. В конце концов, она использовала ее примерно для тех же целей. Может быть, если я превращусь в крысу, я хоть что-нибудь пойму в этой истории?
Я нашел в шкафу полотенце, открыл кран, вылил в ванну давно просроченный желеобразный шампунь и лег на холодный чугун.
Шумела вода, дым тяжелыми клубами поднимался сквозь насыщенный влагой воздух, я пил и пытался
«Если ты заплачешь, Сережа, тебе станет легче», – уговаривал я себя и воображал себе все несправедливые ужасы своей жизни. Но коньяк не желал превращаться в слезы. Меня изрядно мутило, я почитал и отбросил взятую с собой книжку, но лицо мое по-прежнему сковывала железная маска безразличия. Мне никого не было жалко. Только отвратительная, легкая, как туман, ненависть к себе, к миру, к тому, по чьей вине я тут купаюсь, заполняла мое сердце и до боли сводила скулы оскоминой.
Если вы хотите, чтобы вам стало хреново, выпейте и примите ванну. Возможно, тогда вы поймете, что я почувствовал, когда коньяк уже лез обратно из горла вместе со злобой. Чего еще не хватает для полного кайфа?
Я рывком поднялся из воды, едва не упав. Блин, а я все-таки здорово набрался. Вдохновленный неведомой силой, я прошлепал в спальню, оставляя за собой мыльные лужи, и схватил магнитофон. Что мы там слушали? Соло для флейты?
Я поставил кассетник на раковину, воткнул вилку в розетку и, с трудом найдя нужную кнопку, врубил музыку. Как только я рухнул в воду, подняв волну, беспощадный звук настиг меня. О, это было еще то соло! Папенька не сыграл бы лучше, а может, это он и был. Не прошло и минуты, как знакомая боль скрутила меня, и я едва успел выключить воду. Поток рвоты извергнулся из меня, сознание сузилось и подернулось мутной пеленой. Запахи, звуки, свет – рецепторы взбесились, и мир превратился в какофонию, прежде чем свернуться до точки. «Больно-больно-больно-больно», – твердил внутри меня зверь, возвращаясь в первозданное состояние. «Не хочу», – шептал я, но остановиться уже не мог. Я выбрался из ванны и упал на пол. Куски липкой слизи отваливались от меня, и вот уже не было ни рук, ни ног… Как в фильме ужасов, сквозь меня прорастало нечто, а я стремительно исчезал. Вихрь света ослепил меня, далекий свист звал вперед, в черноту, во мрак, и сознание погасло.
Последнее, что я осознал, прежде чем превратиться в крысу, – мать закрывалась изнутри, чтобы случайно не выскочить наружу в природном виде. Я же задвинул шпингалет автоматически. Я сам запер себя в ловушке.
Я лежал на маминой кровати, а Эдик в хирургической маске держал меня за руку, осторожно извлекая из моей вены иглу. Пахло спиртом и лекарствами.
– Ты все-таки следил за мной, – хотел сказать я, но вместо слов из моего горла вырвался омерзительный сип.
– Нет, – словно угадав мои мысли, Эдик покачал головой и надел на иголку пластмассовый колпачок. – Не волнуйся, я сделал все, как ты просил, – глухо произнес Эдик из-за намордника. – Просто я подумал… мне показалось, что искать ты можешь только в одном месте. И я решил помочь тебе. Я подумал, что ты захочешь превратиться в крысу, но ты не знаешь, как вернуться из крысы обратно. Проблема в том, как я говорил тебе, что процесс неуправляем. Ни туда, ни обратно вы не переходите по своей воле. Но и мы не стоим на месте! – посмотрев на часы, Эдик стянул маску, и теперь она болталась у него на подбородке.
– Мы нашли стимулятор обратного перехода. Что-то среднее между гормоном и антидотом, – Эдик улыбнулся и похлопал рукой по тумбочке. – Удивительно, конечно, но помогает. Этот препарат еще в разработке, но у меня не было выхода. Вдруг ты бы завис в виде крысы навсегда? – Эдик поморщился как недовольный ребенок. – И чтобы я тогда делал? Кормил
– Я… тебя… ненавижу… – из моего горла снова вырвался сип, но отдельные звуки уже можно было разобрать.
– И не надо меня благодарить, – Эдик убрал в карман пустой контейнер из-под ампулы.
– Пить дай… во-ды…
– Пить? – Эдик разговаривал со мной, как сиделка с паралитиком, и, кажется, наслаждался этой ролью.
Я заметил, что нам гораздо милее обездвиженные и немые близкие: так их проще любить.
– Конечно, тебе нужно много воды сейчас, – Эдик вышел.
Я огляделся. Память возвращалась, и непонятные картинки в мозгу обретали с трудом уловимый смысл. Как будто тебя разбудили посреди ночного кошмара: ты помнишь, что он был, в голове мелькают отдельные слова и кадры, но общую суть уловить нельзя. Но я помнил: что-то случилось, пока я был крысой, что-то важное, просто очень важное. Я что-то нашел. Я нашел то, что искал. Но что это? Где это?
Я хотел встать, но мышцы не слушались. Похоже на состояние после отравления или когда температура сорок. Едва оторвав голову от подушки, я снова уронил ее обратно, успев краем глаза заметить, что дверь в ванную открыта, а шпингалет сорван и валяется на полу. Едкий запах шел именно оттуда.
Вернулся Эдик с двумя стаканами воды.
– Хотел встать? Не получится, Серег, пока. На, пей.
– Что там бы-ло… как ты ме-ня… – я выдавил слова, прозвучавшие как междометия.
– Все просто. Я открыл дверь своим ключом, вошел в квартиру и обнаружил запертую изнутри дверь в ванную. Нетрудно было догадаться, что ты там делал. Дальше я поступал как обычно – можно даже сказать, что по инструкции. Я надел перчатки и маску, приготовил баллончик со специальным средством и выбил дверь. Я едва успел тебя перехватить, пришлось буквально гасить тебя аэрозолем. Ты визжал и очень проворно метался, но выскочить и удрать в какую-нибудь дыру не успел. Потом ты упал, а я, извини, поднял тебя за хвост и отнес в кровать. Чтобы облегчить переход, мне пришлось уколоть тебя. Потом еще один укольчик – и ты уже снова наш Сережа.
– Т-ты св-сво-лочь…
– А как ты думаешь, я вас ловлю? Вот превратится какой-нибудь председатель совета директоров или депутат в крысу, охрана позвонит, я приеду: прыск, укольчик – и он снова человек, – Эдик усмехнулся и, стянув с головы уже ненужную маску, бросил ее туда же, на тумбочку.
Где-то в глубине его глаз прятался едва уловимый, ставший привычным, ужас. Эд молча отвернулся к окну, и я заметил уже обозначившуюся складку в уголке его рта и морщинки у виска.
«Что бы мы без вас делали, сподвижники!» – буркнул я под нос, так как не был уверен в голосовых связках.
– А, что? – Эдик обернулся. – Что-нибудь еще? Не волнуйся, я сейчас уйду. Ампулы мне даже списывать не надо – это же экспериментальный препарат. Слежку наши сняли, но насчет тех – не могу сказать. Только помни – у тебя осталось всего шестнадцать часов: ты потратил время на переход. Еще два часа лежи и пей: я тебе в кастрюле воду принесу. Потом можешь делать что хочешь, только не мойся больше и обойдись без алкоголя. Да, и секс не советую. Последняя фраза прозвучала вполне невинно, вписываясь в ряд «запрещенных действий», но что-то в его интонации меня насторожило.
Эдик уже почти поднялся, как я ухватил его за запястье и притянул обратно.
Я впился в него взглядом, пытаясь отыскать в его глазах ответ на мучивший меня вопрос. Уголки его губ дернулись, и он кивнул. Потом для верности добавил:
– Конечно, милый. А ты как думал? Так что секс вам противопоказан еще недельку.
– Значит, вы все…
– Современная медицина знает все! А если не знает – добрые люди подскажут.
– Эдик… Ты… – я сжал его запястье.
Эдик похлопал меня по пальцам.