Преобразователь
Шрифт:
– С тобой трудно разговаривать. Но прикольно.
Аида пожала плечами поставив передо мной тарелку с кашей, уселась напротив и принялась за свою порцию.
– После завтрака пойдем.
Я уже забыл, куда собирался вчера, и возвращение к реальности пробудило во мне легкий дискомфорт. В целом все было так, как говорила Аида. Я готов заниматься чем угодно, лишь бы не жить.
Вход в лабораторию был под кроватью. Мы откинули дверцу и начали спуск по узкой крутой лестнице,
Мы оказались в помещении, больше всего напоминавшем деревенский погреб, тем более что по стенкам были развешаны полки, на которых красовались банки с разносолами. Но Аида прошла мимо них и, отодвинув какой-то мешок, наклонилась над металлической панелью с кнопками. Она снова набрала код и толкнула дверь от себя.
– Добро пожаловать в ад, – она усмехнулась и пропустила меня вперед.
В полной темноте мы двигались по темному тесному коридору, напоминающему проход между кают на небольшой частной яхте.
– А почему мы не зажигаем свет? – поинтересовался я у Аиды
– Потому что он здесь красный. Мы сразу же ослепнем и не сможем идти. Другого здесь нет – специально на тот случай, если вдруг крыса сбежит из клетки.
Неожиданно в одну комнату дверей вообще не оказалось. Я приотстал и заглянул в нее. Там было пусто, только в глубине у самой стены стояла огромная медная статуя.
– Ну, чего ты там застрял? – Аида обернулась, ожидая меня у других дверей.
– Да тут фигня какая-то, и индийскими благовониями разит как в дацане.
– Во-первых, благовония здесь китайские, а во-вторых, это не дацан, а совсем ему противоположное.
– В каком смысле?
– В смысле – это статуя какого-то китайского небожителя.
– А на фига она тут?
– Профессор всерьез увлекался Китаем, даже язык выучил. Вот и устроил себе комнату для медитаций.
– Может быть, здесь он и хранил самое ценное? Под алтарем, так сказать.
– Может, и хранил, только здесь ни шкафов, ни сейфов. Стены простукивать будем?
– А что – это идея!
– Иди ты в пень с такими идеями. Пошли, нам в кабинет надо. Там он работал, – и Аида потянула меня за рукав.
Дверь в кабинет оказалась через одну и тоже, как ни странно, была открыта. Аида зашла первой и включила обычный свет. Размером комната была как полтора купе в поезде. У стены справа стоял стол, офисное кресло на колесиках откатилось к противоположной стене, которая вся была заставлена стеллажами с книгами и папками, между которыми весьма рискованно теснились штативы с пробирками и колбами.
Я огляделся. Бункер Гитлера, судя по кинохроникам, выглядел веселее. Воздух здесь безнадежно пропах все теми же благовониями, отчего мне мучительно захотелось на свежий воздух.
Аида бросилась к письменному столу и, выдергивая ящики, принялась судорожно рыться в них.
Вдруг тоненько зазвенели чистые
– Звиздец, – прошептала Аида.
Мы присели на корточки.
– Что это было? Землетрясение?
– Нет, вроде все тихо.
– Взрыв?
– Похоже на то. Взорвали сторожку, – Аида рванула к дверям, но электричества не было, и двери не открывались.
– Блин, мы заперты. Кислорода хватит на час-два. Надо искать, где включается аварийный генератор.
– Ты думаешь, нас хотели убить?
– Да я, блин, и не думаю.
Без света мы видели так же хорошо, как и с ним. Ну, может, не так красочно… А вот дышать без воздуха еще не научились.
– Генератор включит кондиционер?
– Включит, если трубу не повредило. И если сам генератор не взорвался.
– Отсюда есть другой выход?
– Есть, но он за дверью.
– Блин. Давай выломаем дверь.
– Давай сядем и подумаем.
Мы сели рядышком на пол среди упавших склянок и документов.
– А мы сейчас где?
– В каком смысле?
– В смысле подземных ходов.
– Мы в тупике. Это рабочий кабинет. Другие двери по коридору – операционная, палата, склад реактивов и оборудования, мы там уже были. Здесь он работал над теми крысами, которые были наиболее перспективны. Он переселял их сюда и экспериментировал. Больше одного животного здесь не держал. В последний год здесь жила я. Все остальные сдохли.
– Значит, здесь могут быть документы и препарат?
– Могут. Ищи.
Плечом я чувствовал, что ее тело волнами сотрясает мелкая дрожь. От нее пахло страхом и болью. Я почувствовал, как ей плохо: судя по всему, она сдерживалась из последних сил. Я ощущал ее страх, но что-то в нем было не так. Чего она боялась? Смерти?
Мне тоже было страшно. Смерть от удушья не самая легкая. Я представил себе, как через несколько часов меня не будет. Совсем не будет, как будто и не было. Я просто подохну. Мне не хотелось умирать вот так.
Я обнял ее за плечи, и она не отстранилась.
– Мне страшно, – я почти прошептал это, и вдруг она погладила меня по щеке.
– Не бойся.
– Тогда чего боишься ты?
– Я не хочу вот так. В лаборатории, где тебя вскрывают и зашивают, вставляют в задний проход градусник и подсовывают под тебя утку. Два месяца я не могла двигаться: после первой серии уколов парализовало ноги. Я лежала и думала, когда профессор порежет меня на материал. Восемь лет я провела в лаборатории. У меня нет ни одной неисколотой вены, нет ни одного сустава и мышцы, которые не помнят боли. Я ненавижу свою жизнь. Почему, почему я должна жить так?