Преодоление (сборник)
Шрифт:
Когда уже в начале 1960-х годов маршал Жуков рассказывал о битве под Москвой, он вспоминал панфиловцев, Зою Космодемьянскую. А когда его попросили назвать имя простого солдата, подвиг которого остался в его памяти навсегда, Жуков назвал имя рядового Дыскина и сказал, что до сих пор помнит, как подписывал представление о его посмертном награждении.
Даже газетчики, имея устные свидетельства очевидцев боя, не решились давать по горячим следам материал о подвиге солдата в центральных газетах, опасаясь, что это утка, и только когда вышел указ о присвоении ему звания Героя, Илья Эренбург написал о нем очерк.
Но Дыскин не умер, три года он провел в госпиталях,
Я видел несколько фотографий Ефима Анатольевича, и вид у него, поверьте, совершенно не героический – худенький, небольшого роста. А каким же он был тогда?! В тот день, 17 ноября 1941 года, когда единственная уцелевшая зенитка, приспособленная к стрельбе по наземным целям, с единственным уцелевшим солдатом, 18-летним четырежды раненным мальчиком-евреем, вчерашним философом-первокурсником, обороняла штаб армии Рокоссовского? Вы когда-нибудь слышали, с каким ревом несется танк в атаку? А когда их двадцать?
Понятно, что Ефим не был православным, в лучшем случае он мог в детстве посещать молитвенные собрания в синагоге, но он знал, что Россия – это его отечество и защитил его. Мужество солдата меряется не столько мышцами и ростом, сколько каким-то его внутренним несгибаемым стержнем, что ли. И любовь к родине и своему народу не пустые слова.
Я рассказываю об этих людях, графе Кутайсове и Ефиме Дыскине, живших в разное время, не случайно. С одной стороны, как можно их сравнивать, ведь они такие разные, один аристократ, другой местечковый подросток. Но между ними есть и много общего, оба они по крови люди нерусские, оба, волей судьбы в таком юном возрасте став артиллеристами, воевали за родину, в конце концов, оба дослужились до генеральских чинов, и самое главное – и тот и другой стали нашими национальными героями. История России богата на такие примеры.
В свое время я познакомился с бывшим Володиным командиром, с которым он воевал во вторую чеченскую кампанию. Его командир, будучи лейтенантом, только-только окончившим училище, вместе с группой молодых бойцов должен был оборонять от моджахедов какую-то высотку. Но когда его солдаты увидели вышедших из леса бородатых обкурившихся мужиков, то испугались так, что никто из них не смог сделать ни единого выстрела. «Даже ногами их бил, пытаясь привести в чувство, бесполезно. Бандиты подошли и зарезали их, словно баранов. Я стоял с лимонкой в руке, и готов был в любую минуту разжать кулак. Зарезали пацанов и пошли дальше, а меня не тронули». Зря они это сделали, такие свидетели превращаются потом в беспощадных мстителей.
Но вопрос, почему те мальчишки так испугались? Почему не боялись их ровесники граф Кутайсов, рядовой Дыскин. Куда ушел дух, превращавший мальчиков в богатырей?
У нас в соседнем городке чуть ли не в самом центре стоит храм, вернее, то, что от него осталось. Он был построен на месте бывших захоронений, в том числе и воинов, умерших от ран, полученных в битве при Бородино. Когда церковь взрывали, а это семидесятые годы прошлого столетия, уничтожили и воинские захоронения. Рассказывают, как мальчишки гоняли в футбол черепами героев Бородинского сражения. Вместе со взорванными храмами мы теряли веру и отрекались от отечества. Народ, созданный Церковью,
Помню, еще в самом начале восьмидесятых, я тогда служил в армии, мы с ребятами копали траншею, а она постоянно наполнялась водой, и мы были вынуждены часами вычерпывать ее ведрами. От этого рядом с траншеей образовалась большая лужа. Однажды во время перекура смотрю, наш сослуживец Анвар из Ташкента, до того мирно дремавший на травке, вдруг вскочил, словно ужаленный, и бросился с кулаками на Витьку, высокого жилистого парня из Камышина. Тот в это время стоял и мочился в ненавистную нам рукотворную лужу. Анвар, маленький толстый, словно медвежонок-коала, смешно ругаясь по-узбекски, петушком наскакивал на большого сильного Витьку.
– Ты чего, Анвар, с ума сошел?! – смеется Витька, – какая тебя муха укусила?
– А ты, что делаешь, – захлебывается медвежонок Анвар, – ты зачем в воду гадишь, это же жизнь, это драгоценность!?
– Уймись, чудак. Это у вас в Узбекистане вода драгоценность, а у нас ее полно, одна Волга чего стоит, – разъясняет ему Витька положение дел с нашими водными ресурсами. – Да мы всей страной давным-давно в реки канализацию спускаем, и ничего. Привыкли.
Мы долго еще со смехом вспоминали тот случай, а вот в этом году, когда нас накрыла жара, я вновь вспомнил об Анваре. А ведь действительно драгоценность, и не только вода.
Мне часто приходится ездить на большие расстояния, и не было еще такой поездки, чтобы я не видел наших мужиков, выходящих из припаркованных на обочинах автомобилей и справляющих нужду, никого не стесняясь. Казалось бы, лес рядом, пройди метров пять, хотя бы для приличия, и пожалуйста, делай свое дело.
Поначалу я все это объяснял всеобщим бескультурьем, а совсем недавно, буквально этим летом, вдруг понял в чем тут дело. Помог случай. В дни, когда было очень жарко, мы, как и большинство наших соседей, по вечерам выбирались ужинать на балкон. И вот однажды подъезжает старенькая девятка с транзитными номерами и из нее выходит молоденький совсем еще парнишка. Подходит к нашей пятиэтажке и начинает с кем-то громко переговариваться. Мы слышим:
– Вот, машинку взял, давно уже хотел.
Поговорил, потом вернулся к своему жигуленку, повернулся к дому спиной и помочился у всех на глазах. Основательно так, никого не стесняясь, и до меня дошло. Ведь это же демонстрация права! Человек, может, даже не отдавая себе отчет в том, что он делает, заявляет всем окружающим: «я стал хозяином, и теперь имею право делать то, что считаю нужным».
В свое время я еще мальчишкой слышал от старожилов, как у нас в Белоруссии вели себя немцы. Они не только не стеснялись голыми мыться на виду у всей деревни, но и справляли всякую нужду. Немцы победили и имели на это право, и тех аборигенов-неудачников, что стояли рядом, не считали за людей.
Что винить этого мальчика, в детстве своем он играл с друзьями на берегу речки, они жгли там костры, копались в глине, загорали на песочке, а теперь этот берег – частная территория и проход туда запрещен. На дачу с отцом они ходили дорожкой через лес и большой луг, а теперь лес перегорожен, луг – частная территория, и чтобы теперь им попасть на дачу, приходится делать крюк в несколько километров. Везде вдоль улиц его детства повырастали высоченные заборы, люди боятся друг друга и стараются отгородиться от остального мира. Его отечество расхватали и поделили в собственность у него на глазах. Но если кто-то имеет право, то почему бы и ему не стать господином? А машина, это уже статус.