Преодоление
Шрифт:
— Хотелось бы все-таки знать, где ты пропадала?
— Где я могу пропадать? У Нины, конечно.
— У Нины?
— У тебя испортился слух?
— Да нет, не жалуюсь. Ты что, у Нины сидела одна?
— Слушай, мне надоела твоя подозрительность. Почему одна?
— Потому что ты была у Нины, а Нина сидела в ресторане.
— Знаешь, мой дорогой, надо меньше пить…
Не снимая халата, Люба залезла под одеяло, укрылась с головой и буркнула оттуда:
— Гаси свет! Я хочу спать!
Новый прилив злости захлестнул Василия. Ему захотелось сдернуть с жены одеяло, стукнуть ладонью по столу и потребовать объяснения. Но тут же он усмехнулся. Теплая тяжесть опьянения обволокла голову, грудь, руки. Не все ли равно,
Глава шестнадцатая
УХОД
Снег выбелил город, надолго скрыл зелень газонов, пестроту цветочных клумб, запорошил ветви деревьев. Скучно и морозно стало в Речном. Зима взяла круто, без привычной смены заморозков и оттепелей, одним разом сковала землю, затянула наледью окна домов. Сорокаградусные морозы, ударившие необычно рано, в середине ноября, не предвещали ничего доброго. Они замедлили строительные работы, осложнили монтаж. Груздев нервничал, целыми днями не показывался в управлении, а лишь сообщал Лене по телефону, на каком объекте находится, и попутно отдавал неотложные распоряжения. Чаще всего Груздева можно было застать у спецмонтажников, потому что среди земляных, бетонных, отделочных и других работ, которые требовалось завершить до наступления весны, главным оставался своевременный пуск всех агрегатов.
Только ранним утром и в самом конце дня можно было найти Груздева на месте, и тогда его кабинет превращался в штаб — звонили телефоны, входили и выходили люди, возникали короткие, летучие совещания. Лена давно не помнила таких напряженных дней, несмотря на то что стройка на всех своих этапах не знала спокойного течения. И Лене верилось, так же, как верилось самому Илье Петровичу, что эти трудные месяцы не сломят упорства людей и не сорвут сдачу гидростанции в намеченный срок. Единственное, что усугубляло и без того сложную обстановку, — это приезд министерской комиссии. Она нагрянула неожиданно, была многочисленной и включала в себя специалистов различных профилей. Разделившись на группы, члены комиссии каждое утро разъезжались то строительным управлениям, вызывали людей, тщательно записывали их ответы на заранее подготовленные вопросы. Среди них неизменно повторялся вопрос о стиле руководства стройкой, в частности, об отношении к ее нуждам и к инженерно-техническому персоналу начальника управления Груздева. Об этом не раз слышала Лена от людей, ожидавших приема. Иные возмущались стремлением комиссии «подкопаться» под Груздева, другие злорадствовали: «Пусть поубавит пыл, не то время». Однако о предварительных выводах комиссии никто не знал: ее руководитель — моложавый, с каменным выражением лица человек, по фамилии Кронин, к Груздеву за все эти дни не заходил, да и другим работникам управления никаких мнений не высказывал. Но вот он появился в приемной с кожаной папкой в руке, едва кивнул Лене и прошел к Груздеву. «Наверное, работа комиссии подошла к концу, — подумала Лена. — Хорошо, если бы так!» Ей жаль было Илью Петровича, который и без того с наступлением зимних холодов совсем забыл о плохом здоровье и немолодых годах.
Лена открыла ящик стола и начала собирать бумаги. «Если не уйти сейчас, — подумала она, — можно снова опоздать на лекцию в институт». Лена была уже в пальто и собиралась заглянуть в кабинет Ильи Петровича, чтобы предупредить о своем уходе, как он сам вышел в приемную вместе с руководителем министерской комиссии.
— Ты что — уже собралась? — спросил Груздев. — Придется тебе остаться. Вот товарищу Кронину надо отпечатать срочные материалы. Для коллегии министерства. Добро?
Лена ничего не ответила. Сняла пальто. Подошла к столу и поставила на него машинку.
— Будете диктовать? — спросила
— Я думаю, вы разберетесь, — ответил он сухо и раскрыл папку. — Тут-все разборчиво… Спасибо, — сказал он Груздеву, присев рядом с Леной.
Когда они остались вдвоем, Кронин предупредил:
— Имейте в виду — материалы секретные. О том, что вы будете печатать, не должен знать ни один человек. Вам понятно? — Он посмотрел на Лену, увидел утвердительный кивок, выложил из папки докладные записки членов комиссии, поправленные и сокращенные, видимо, его рукой. — Здесь получится страниц тридцать. Ваш труд будет оплачен.
Кронин ушел, не добавив ничего к сказанному и не попрощавшись. Вскоре в пальто и меховой шапке появился Груздев.
— Задали, говоришь, работы? Ну ничего, терпи. Зато наконец распрощаемся с комиссией. Так, Елена Андреевна?
Илья Петрович улыбнулся, но Лена поняла, что за этой улыбкой не было радости. Уставшее лицо с проступившей на нем желтизной выражало досаду и растерянность. Он прошелся по комнате, постоял возле стола, закурил папиросу.
— Да… — сказал он как будто бы сам себе, потом посмотрел на Лену. — Ну, бывай! Я к монтажникам, оттуда — домой.
Груздев торопливо зашагал к двери и с необычайной для него тщательностью плотно закрыл ее за собой.
Скорее не по привычке — вначале прочитать материал, а потом печатать, — а из желания узнать, что написано в докладных, Лена принялась перелистывать их. Она сразу почувствовала недоброжелательность. Положение на стройке именовалось критическим. Ни слова не было сказано о мерах, принятых в связи с неблагоприятными погодными условиями, и о людях, продолжавших создавать огромный гидроузел, несмотря на трудности. На каждой странице упоминалось имя Груздева. Он не опирался на инженерные расчеты, игнорировал их. Все свое руководство стройкой сводил к штурмам и авралу. Не берег специалистов. И дальше Лена увидела фамилию Петра. Она еще раз пробежала глазами по странице, убедилась — Норин, Петр Иванович Норин, ее муж, свидетельствовал о том, как Груздев «разбрасывался кадрами». Он, ее муж Петр Норин, исполняющий обязанности заместителя начальника управления, подтверждал «расправу» с высокообразованным специалистом и незаменимым практиком — заместителем главного инженера Евгением Евгеньевичем Коростелевым.
Получалось так, что его уход со стройки явился невосполнимой потерей и пагубно сказался теперь, когда в предпусковой период «держал экзамен на зрелость» весь коллектив. Выводы комиссии не были определенными — решать вопрос о положении дел на стройке предлагалось коллегии министерства, но весь подбор фактов сводился к тому, что начальник управления Груздев не соответствовал должности, которую занимал.
Лена не могла печатать. Она приложила ладони к разгоряченным щекам, вновь и вновь перечитывая страницы, написанные разными, но до удивления аккуратными, разборчивыми почерками. И все-таки она ввернула на валик белые листы бумаги, прослоенные копиркой, и начала стучать по клавишам. Глаза ее следили за строками, пальцы выстукивали буквы, но душа протестовала, не мирилась со всей этой несправедливостью, все медленнее двигались руки, а глаза вдруг потеряли зоркость. Лена смотрела поверх машинки, заставляла себя собраться с силами и продолжала печатать.
Так прошло два, три часа. Все новые страницы, заполненные жирным шрифтом, ложились на стол, справа от машинки. Но когда она дошла до имени Норина, руки сами по себе остановились, пальцы легли на клавиши, сжали их судорожно, провалились вместе с холодными пластинками металла. Лена посмотрела тупым взглядом на изломанные ряды клавиатуры, встала.
Не помня себя, она схватила стопку отпечатанных страниц, с силой рванула их поперек и еще вдоль, швырнула в корзину, стоявшую у стены. Не закрыв машинку чехлом и не убрав докладные записки, она потянулась к пальто, накинула его на плечи и выбежала в коридор.