Прерия
Шрифт:
— Значит, в сторону того океана выбора больше? — спросил переселенец, протягивая руку по направлению к Тихому океану.
— Да, я видел все это, — ответил Траппер, ставя ружье на землю и опираясь на его ствол, как человек, с тихой печалью предающийся воспоминаниям юности. — Я видел воды двух морей! Я родился на одном из них и вырос, как и вон тот мальчик. С тех пор, друзья мои, Америка выросла и стала такой большой страной, каким я не считал прежде и всего земного шара. Около семидесяти лет я оставался в Йорке — в одно и то же время провинции и штате… Вы, без сомнения бывали в Йорке?
— Нет, нет, я никогда не посещал городов, но часто слыхал
— О да! Много, даже слишком много. Топоры постоянно разоряют землю. Я оставался, пока работа дровосека не заставила молчать моих собак, а жадные, колонисты не оттеснили хозяев страны — краснокожих. Тогда я пошел искать покоя на западе. Трудный и тяжелый это был путь; грустно было видеть, как со всех сторон падали чудесные деревья, и целыми неделями дышать удушливым воздухом горящих прогалин. Отсюда далеко до штата Йорк!
— Он находится, кажется, на окраинах старого Кентукки, но я никогда не знал, на каком расстоянии.
— Чайке пришлось бы разрезать воздух на протяжении тысячи миль, пока она смогла бы добраться до Восточного моря. Но охотнику вовсе уж не так трудно пройти это пространство, если можно найти тень и дичь. Было время, когда в один сезон я успевал охотиться на оленей в горах Делавара и Гудзона и ловить бобров на берегу Верхнего озера. Но тогда у меня был верный глазомер, а ноги были быстры, как ноги оленя. Тогда еще была жива мать Гектора, — прибавил он, кидая любовный взгляд на старую собаку, лежавшую у его ног, — и надо было видеть, как она, напав на след, бежала за дичью. Славная была собака! Много она доставила мне работы!
— Ваша собака очень стара, чужеземец, и покончить с этим бедным животным было бы делом сущего милосердия.
— Собака такая же, как и ее господин, — будто не заметив грубого совета, сказал Траппер, — и окончит она свои дни, когда вся дичь, которую она обязана поймать, будет поймана. Все идет, как должно, одно за другим, насколько я могу судить. Не всегда самый проворный олень сбивает с толку собак, и не самая сильная рука дает самый верный выстрел. Оглянитесь вокруг себя, друзья. Что скажут янки, когда они проложат себе путь по водам с востока и увидят, что чья-то рука уже распахала эту местность (а может, и совершенно обнажила почву), как будто для того, чтобы посмеяться над пришельцами? Они возвратятся назад, как возвращается лисица по следам, а запах тления, оставшийся на тех местах, где они проходили, укажет им все безумие их опустошений. Как бы то ни было, подобные мысли приходят на ум тому, кто и продолжение восьмидесяти лет видел превратности судьбы. Что касается вас, то должен вас предупредить, что вы сильно ошибаетесь, если думаете, что отделались от индейцев. Они считают себя законными властителями этой страны и редко оставляют белому что-либо, кроме кожи, которой он так гордится, если только получают возможность (о желании и говорить нечего) сделать ему зло.
— Старик! — громким голосом проговорил скваттер. — К какому народу принадлежите вы? По языку, по цвету кожи вы как будто белый, а сердце ваше, по-видимому, принадлежит краснокожим.
— На мой взгляд, между народами мало разницы; самый мой любимый народ рассеялся, как песок высохшего русла реки, гонимый ураганом, а жизнь слишком коротка для того, чтобы усвоить нравы и обычаи чужестранцев, как это можно сделать, если провести целые годы среди какого-нибудь народа. Но я все же человек, у которого нет ни капли индейской крови в жилах, и, как воин, я принадлежу Штатам, хотя
— Я предложу вам только один вопрос: где находятся те сиу, которые украли мой скот?
— Где находится стадо буйволов, которых ы видели вчера утром, преследуемыми пантерой? Не легче…
— Друг мой, — прервал его доктор Бат. До сих пор он слушал внимательно, но в настоящую минуту почувствовал непреодолимое желание принять участие в разговоре. — Мне досадно видеть, что venator, или охотник ваших лет и вашей опытности, повторяет вульгарную ошибку. Животное, о котором вы говорите, действительно, принадлежит к виду bos ferus, или bos sylvesrtris, употребляя счастливое выражение поэтов. И хотя между ними много сходства, но все же оно сильно отличается от обыкновенного bubulus. Настоящее его название — бизон, и, я думаю, вам следовало бы употреблять его в будущем, когда вы будете говорить о животных этой породы.
— Бизон или буйвол — не все ли равно? Животное ведь то же, как вы ни называйте его, и…
— Простите, почтенный охотник, классификация — душа естественных наук, и потому необходимо, чтобы животное или растение отличалось характерными признаками своего рода, который всегда обозначается известным именем…
— Друг, — сказал Траппер тоном, показывавшим, что его нельзя запугать эрудицией, — разве хвост, бобра будет менее вкусным блюдом, если его назвать выдрой? Неужели вы съели бы с удовольствием и волка, если бы какой-нибудь педант назвал его дичью?
При энергичной живости, с которой были предложены эти вопросы, вероятно, между двумя людьми, из которых один признавал только практическую сторону жизни, а другой исключительно посвятил себя теории, возник бы горячий спор. Но Измаил положил колец спору, обратив общее внимание на предмет, в данную минуту гораздо более важный.
— Бобровые хвосты и мясо выдры могут служить предметом разговора перед костром, сложенным из клена, да перед мирным очагом, — сказал скваттер, не касаясь мнений обоих противников, — но в настоящую минуту нам не до иностранных слов и не до всякого вздора. Скажите-ка мне, Траппер, где спрятались ваши сиу?
— Так же легко назвать цвет сокола, летящего вон там, над белым облаком. Когда краснокожий наносит удар, он не имеет обыкновения поджидать, пока ему ответят тем же.
— Удовлетворятся ли эти собаки-дикари тем, что забрали все стадо?
— Природа человека одинакова почти у всех, несмотря на разницу кожи. Не тогда ли ваша алчность бывает сильнее, когда вы собираете богатую жатву, а не тогда, когда вы обладаете одной мерой зерна? Если это не так, то, значит, вы не похожи на большинство людей, виденных мною за мою долгую жизнь.
— Объяснитесь яснее, старик, — сказал Измаил, тяжело ударяясь прикладом ружья о землю. Его ограниченный ум не находил никакого удовольствия в разговоре, в котором каждая фраза заключала в себе темные намеки, совершенно непонятные для него, — мой вопрос прост, и я знаю, что вы можете ответить на него.
— Вы говорите верно: да, я могу ответить — я слишком долго жил для того, чтобы не знать намерений моих ближних. Когда сиу соберут все стадо и убедятся, что вы не преследуете их, они вернутся, как голодные волки, и станут бродить кругом; ожидая удобной минуты, чтобы наброситься на то, что они не успели взять в первый раз; а, может быть, они поступят по примеру больших медведей, которых находят у устья Большой реки, и сразу пустят в дело когти, не забавляясь обнюхиванием своей добычи.