Прерванный рейс
Шрифт:
— Хотите сказать, он пробрался под водой?
— Именно так! Вы говорите, убийцы среди команды «Онеги» не может быть? Но и посторонний не мог появиться у теплохода. Возникает вакуум… Но теперь все разъясняется. Рассказ о стравленном давлении еще раз подтверждает наши предположения. Юрский приплывал к пирсу, а Маврухин заряжал ему акваланг от ресивера.
— Нужен фильтр, в ресивере грязный воздух, — пробормотал я. — И нужно еще подогнать зарядный штуцер.
— В судоремонтных мастерских работает дружок Маврухина. Он сообщил, что три дня назад Маврухин заказал ему выточить одну штуковину… В общем
Признаться, я был немного ошеломлен. Не ожидал от этого педантичного «сухаря» такой прыти. Загадка-то была с семью замками. Но капитан подобрал почти все ключики.
— Как тогда объяснить пожар на пирсе?
— Думаю, икона была уже у Маврухина. Он решил отвязаться от сообщника. В последний раз зарядил акваланг и сделал так, что судно ушло от второго причала.
— Неужели этот тип мог решиться на убийство из-за какой-то иконы?
— Запрашивал Ленинград, — сказал капитан. — Иконы-то разные бывают, вот какая штука. «Наша» называется, кажется, «Благовещение». «Благовещение» — это, знаешь ли, когда архангел Гавриил является к деве Марии возвестить о непорочном зачатии. Ну… Пушкина помнишь?
Он хмыкнул и даже чуть улыбнулся. Вместе с переходом на «ты» это выглядело действительно чудом, как и непорочное зачатие. Но в ту же секунду улыбка соскользнула с лица капитана. Так фокусники прячут яичко в рукав.
— Эту икону написали еще при царе Горохе. Знатоки считают, что ее могут оценить там, — Шиковец указал пальцем за плечо, — не менее чем в четверть миллиона долларов.
— Сколько? — спросил я, привстав.
— Юрский знал, что прихватить с собой! — сказал Шиковец. — Думаю, он действовал примерно так. Прежде всего по приезде ему нужно познакомиться с кем-нибудь из «загранки». Он идет в «Стадион», где околачивается всякая портовая шушера. Сталкивается с Маврухиным. Они находят общий язык. Юрский поселяется на той стороне затона, на брошенном катерке… Маврухин, кстати, купил для него свитер, сапоги и ватник, чтобы не мерз ночами. Кое-что из вещей мы нашли на месте ночевки. Наверно, Маврухин обещает Юрскому, что возьмет его на теплоход и запрячет, но это, конечно, липа: Маврухин немерен реализовать икону самостоятельно. Он похищает ее у Юрского или заполучает обманом. Происходит ссора. Юрский переправляется к пирсу под водой и подстерегает Маврухина у «Ладоги»…
Что ж, версия расставила все детали и соединила их прочной связью последовательности. Таким образом, четверо моих друзей с «Онеги» полностью реабилитированы.
— Ну, а Копосев? — спросил я.
— Он действительно был связан с Маврухиным. Даже провожал его в тот вечер. Но в десять сорок пять он уже был в «Стадионе». Это алиби.
— Что же теперь делать мне?
— Думаю, рано раскрываться, — сказал капитан. — Оставайся на «Онеге». Может, Юрский объявится в порту.
— Но «Онега» отправляется в рейс через три дня!
— Ну и что же? Проветрись! У тебя, кстати, за прошлый год отпуск не использован.
Но я знал, что уже не в силах оторваться от «дела Маврухина — Юрского». Прирос к нему. Так всегда бывает. Пока расследование
И потом меня не оставляло ощущение, что, несмотря на всю серьезность и обоснованность версии, где-то допущена ошибка.
Я вернулся на «Онегу», когда солнце уже садилось в разрыве туч. Дул ветер. Суда покачивались, как поплавки.
— Сачок! — сказал Леша Крученых.
— Он под охраной профсоюзов, — рассмеялся Ложко. Фраза прозвучала как сплошное раскатистое «о».
— Здорово, волгарь, — ответил я, нарочито подражая его выговору, и тяжело опустился на скамью. — А где невеста?
— Завтра они отправятся в «предсвадебное путешествие», — сказал Леша. — На яхте по заливу.
Механик и его помощник, уткнувшись лбами, колдовали над топливным насосом. «Боцман», шурша стружками, перекладывал из ящика яйца и щелкал на счетах. Валера драил медяшки… Команда готовилась к рейсу.
— Эй! — крикнул мне «боцман». — Ты не брал полиэтиленовые мешки? Четырех не хватает.
— Прошкус целый день пристает со своими мешками!
— Как не приставать? Большие мешки, их нигде не купишь, только в портовом складе выдают. В таком мешке мука хоть под водой хранится.
— А ты заверни муку в свою «болонью»…
Реплики пролетали мимо меня, как теннисные мячи. Но я не принимал участия в этой обычной словесной потасовке.
Мысли о Юрском не оставляли меня… Вряд ли он ушел из порта. Скорей всего схоронился на «корабельном кладбище» или на островах. Суток через пять он вынужден будет выйти из убежища. А ребята Шиковца начеку.
Если бы найти его до того, как «Онега» отправится в рейс!.. Но как искать человека, по существу ничего не зная о нем?
— Пашка, чего ворон считаешь? — крикнул Валера. — Давай, а то Кэп премии лишит. Вкалывай.
Отсыпав из картонной коробки порошок, который матросы звали «чистоплюем», я пошел в рубку. Достал фотографию Юрского, положил перед собой и принялся тереть тряпкой выпуклый колпак компаса.
Итак, этот парень, вчера еще подросток, совершил убийство… Причем из корыстных побуждений — отягчающее обстоятельство!
С фотографии смотрели на меня живые, дерзкие, мечтательные глаза.
— Я-то думал, что ты дурачок, — сказал я. — Насмотрелся киношек, потолкался на улице и решил затеять невиданное путешествие к Азорским островам… Как же! Дурачок прихватил бы пару серебряных ложек да бабушкину «десятку», уцелевшую во времена Торгсина. А ты — «Благовещение» в четверть миллиона… Как же!
И все-таки: кто он, этот Юрский, каков он? Мы построили модель, исходя из двух преступлений — кражи иконы и убийства. Однако между этими двумя преступлениями огромная психологическая дистанция.
Ранним утром я позвонил в управление. Над заливом еще стоял туман. Где-то звенел судовой колокол. Это был предрабочий час, но Шиковец приходил на службу раньше других.
Я говорил пять минут без перерыва. Потом капитан долго дышал в трубку. Я испугался, что он заснул.
— Стало быть, ты не считаешь себя в отпуске? — спросил он наконец. Мне показалось, в голосе его прозвучало удовлетворение. — А к кому явишься в Ленинграде?
— К родственникам… друзьям. Осторожно.