Преследуя Аделин
Шрифт:
Она прекрасно понимает, что красива, так что я частенько подтруниваю над ней. Время от времени кто-то должен усмирять эту сексуальную сучку. Она слишком зазнается, если я перестану.
Сбрасываю мусорный пакет у входной двери и иду на кухню. Беру ананасовый сок из холодильника и разворачиваюсь к стойке, чтобы приготовить новые коктейли.
И похоже, я вытянула короткую соломинку, придя сюда. Мои легкие сжимаются, а кровь в жилах застывает, обращаясь в ледяную крошку.
На столешнице стоит пустой стакан из-под виски, а рядом – еще одна красная роза. От
И этого стакана здесь раньше не было. Последний час мы с Дайей безвылазно торчали на втором этаже, по пояс копаясь в старье.
Я обхожу столешницу кругом, как будто предметы на ней – это дремлющий питон, готовый в любой момент сорваться с места и задушить меня.
Мое сердце стучит в ушах, когда я неуверенно протягиваю руку и поднимаю стакан, осматривая его так, словно это волшебный шар предсказаний, который покажет мне человека, который из него пил.
Очевидно, что на кухне я одна. С того места, где я стою, видно входную дверь. И тем не менее, мои глаза продолжают прочесывать окружающее пространство кухни и гостиной в поисках человека, который пробрался в мой дом, достал стакан с бутылкой и угостился виски. А в это время я и моя лучшая подруга были наверху, не подозревая об опасности, таящейся под нами.
Я не слышала, чтобы кто-то входил в дом. Ни единого звука.
В гневе подбегаю ко входной двери и дергаю ручку. Заперто. Как, черт возьми, и всегда. Кажется, в этом больше нет необходимости, поскольку замка, чтобы удержать этого гада, недостаточно.
– Где моя выпивка, сучка? Я слышу шепот и прочее дерьмо, – громко зовет Дайя со второго этажа.
– Иду! – кричу я в ответ, и мой голос срывается.
Я возвращаюсь на кухню, продолжая озираться, словно здесь появился какой-то тоннель в другую вселенную, и этот чудик может выскочить из него в любой момент.
Справа от кухни проход, который соединяется с коридором на другой стороне лестничной клетки. В недрах этого проема таится тьма. Там легко может находиться человек, скрывающийся от посторонних глаз. Или он даже может прятаться в одной из спален, поджидая, пока я пройду мимо.
В моей крови поднимается еще один всплеск адреналина. Я могу оказаться одной из тех тупых сучек, которых показывают в слэшерах и которые всегда отправляются на разведку, на них еще хочется наорать за их тупость.
Неужели я действительно хочу встретить свою возможную смерть таким образом? Неужели я глупая девчонка, которая не может просто выбежать из дома или позвать на помощь? Или меня будет запугивать какой-то придурок, который решил, что он может являться в мой дом, когда ему заблагорассудится? Пить виски моего деда. И оставлять улики, будто его не волнует, что его поймают.
Это заставляет меня задуматься: а стоит ли ему вообще прятаться? Совершенно очевидно, что способ проникнуть в дом незаметно у него есть. Какой смысл ему прятаться в спальне или в темном коридоре? Он легко может подкрасться ко мне в любой момент. Приходить и уходить, когда ему вздумается.
Осознание этого факта вызывает во мне настоящую ярость наравне с беспомощностью.
Глубоко вздохнув, я решаю сыграть роль тупой сучки. Схватив нож, обшариваю весь дом, стараясь не шуметь. Я не хочу пугать Дайю понапрасну.
Ничего не обнаружив, возвращаюсь на кухню, беру розу, отрываю лепестки от стебля и бросаю их в пустой стакан.
Часть меня почти надеется, что он вернется, чтобы посмотреть на мой маленький шедевр.
– Не буду врать, я за тебя волнуюсь, – признается Дайя, задерживаясь перед дверью.
Она провела весь день со мной, прибираясь в доме. Я арендовала мусорный контейнер, и мы загружали его до тех пор, пока ни одна из нас не смогла больше поднять руки.
Спустя десять часов и несколько поездок в «Гудвилл» мы наконец закончили уборку поместья. Мои бабушка и дедушка никогда не были барахольщиками, но всякие безделушки и прочие предметы, которые, как вы думаете, вам однажды понадобятся, но так никогда и не пригождаются, копятся очень легко.
После смерти бабушки моя мать перерыла весь дом и большую часть вещей либо продала, либо пожертвовала на благотворительность. Если бы она этого не сделала, то на уборку ушли бы недели, а то и месяцы.
– Не надо, со мной все будет в порядке, – говорю я.
Мне потребовалась значительная часть дня и несколько коктейлей, прежде чем я набралась смелости и рассказала Дайе о стакане с виски. Было бы неправильно скрывать, что кто-то входил в мой дом, пока она была здесь; было нечестно не дать ей возможности уйти.
Естественно, она испугалась и остаток дня пыталась убедить меня переночевать у нее. Я стояла на своем. Мне надоело, что люди постоянно пытаются спровадить меня из этого дома. Сначала мои родители, а точнее мать, а теперь какой-то больной ублюдок, которому нравится играть в прятки.
Мне страшно, но еще я и глупая.
Так что я не уйду.
Честно говоря, я даже удивилась, что Дайя осталась в поместье. Ее глаза были все время растерянными, и она, наверное, несколько тысяч раз произнесла фразу: «Что это был за шум?» – но больше никаких инцидентов не было.
А теперь она медлит у моей двери, отказываясь оставлять меня здесь одну.
– Давай я останусь? – повторяет она в миллионный раз.
– Нет. Я не стану подвергать тебя опасности.
Она щелкает пальцами, в ее зеленых глазах вспыхивает гнев.
– Вот видишь! В этом и гребаная проблема! Если ты думаешь, что я буду в опасности здесь, то не значит ли это, что ты тоже рискуешь? – я открываю рот, чтобы ответить, но она меня перебивает. – А ты рискуешь! Ты тоже в опасности, Адди. Зачем тебе оставаться здесь?
Я вздыхаю и провожу рукой по лицу, все больше расстраиваясь. Это не вина Дайи. Если бы мы поменялись местами, я бы тоже сходила с ума и сомневалась в ее здравомыслии.
Но я отказываюсь убегать. Я не могу это объяснить, но мне кажется, что так я позволю ему победить. Я вернулась в поместье Парсонс всего неделю назад, а меня уже пытаются прогнать из него.