Преступление и наказание
Шрифт:
— Мы идём в другую сторону. И ты идёшь первый.
Стреляю, рассчитывая так, чтобы пуля не вышла из его тела, потому что на улице есть люди.
Он падает на тротуар. Ствол моего пистолета короткий и дистанция между нами небольшая. Выстрел обжигает мне живот. Но нет времени посмотреть вниз, потому что есть ещё одна опасность позади. Оборачиваюсь и вижу, что атлет поменял свои тигриные шаги на заячьи прыжки и скрывается за углом. Другой в парике исчез ещё раньше.
Меняю патрон в стволе. Подранок подхватывается и убегает,
— Дядя! Куда ты прёшь!?
Оставляю его без ответа, потому что хочу знать, куда делся «паричок». Прохожу мимо автобуса и вижу, как «белая куртка» удаляется по тротуару уже в трёхстах метрах. Поворачиваюсь к украинцу, скрывающемуся в автобусе и прощаюсь с ним, помахав ладонью. Этот жест позволит позже шофёру автобуса заявить, что я попросил его открыть дверь, но он героически отказался, пресекая попытку нападения на автобус, спасая при этом пассажиров и уехал из того района.
Через некоторое время Совет Мадрида наградил водителя медалью в знак признательности за его акт храбрости.
— Так-так! Все спаслись. А что я буду делать? — думаю. Ужасная украинская мафия попряталась, как крысы. Решаю обменять мою свободу на другой удар по бандитам, столкнув их с мощью государства испанского. Хочу увидеть, кто победит.
Разбрасываю в разных местах ключи от мест, где работал, оставляю пакет с купленными йогуртами на одной из скамеек, чтобы кто-нибудь ими воспользовался и иду на поиски каких-нибудь полицейских. Нахожу двух. Подхожу и говорю:
— Не ищите меня. Я подстрелил украинского мафиози.
Пацаны перестали дышать. Не верят в своё счастье. Достаточно любезно застёгивают мне руки в наручники и вытаскивают пистолет из кармана. Через несколько минут вокруг нас уже четыре одинаково раскрашенных автомобиля. Появляется пожилой полицейский и орёт на меня:
— Зачем ты это сделал!?
Я отвечаю:
— I don't speak Spanish.
Оба первых полицейских остолбенели. Но молчат, потому что понимают, что теряют свою премию. И на самом деле, я слышу отчётливо, как старый говорит:
— Мальчики, я понимаю, что задержали вы, но на НАШЕЙ ТЕРРИТОРИИ!
«Мальчики», похоже не согласны и один хватает телефон, а второй говорит чего-то в радио.
Пожилой полицейский продолжает дознавание и приказывает поменять мне наручники.
— Мальчики! Кто умеет говорить по-английски?
— Я.
— Спроси его!
— Why…aaa…you do it? (именно так).
— I'll tell you later, — говорю.
— What?
— Later, — повторяю только одно слово, чтобы он понял.
— Говорит, что скажет позже, — переводит полицейский.
Подъезжает другой полицейский автомобиль
— Я знаю, что ты хорошо говоришь на кастейяно. Что случилось?
Ему отвечаю:
— Ищи его телефон. Это интересно. Там было ещё двое.
Полицейский кивает, отходит к своему авто и что-то говорит в микрофон. Потом возвращается ко мне.
— Пистолет сам делал? Поздравляю! Хорошая работа.
Я говорю: — Вытри мне лицо. Жарко.
— А больше ничего тебе не вытереть? — ехидничает он.
— Если нужно будет, я тебя позову, — отвечаю.
Он смеётся, берёт из своего автомобиля рулон туалетной бумаги, отматывает и вытирает мне лицо.
Из только что прибывшего автомобиля выходит новый офицер. С более важными погонами. И ещё раз командует сменить наручники.
«Чёрт!», — думаю, — «Мне натрёте мозоли вашими железяками».
Но не могут поменять наручники, потому, что ни у кого нет ключа от этой модели.
— Ничего! — говорит новый шеф и командует найти агента с ключами от этой модели. Наконец находят.
— Сними часы! — командует мне полицейский перед тем, как застегнуть наручники.
Снимаю и никогда больше не увижу моих часов. Парадокс профессии — украдены полицией.
Сижу в автомобиле. Снаружи спорят полицейские. На повышенных тонах. Появляется офицер, который вытирал мне лицо, берёт другой кусок туалетной бумаги и нервными движениями, не говоря ни слова, снова вытирает мне пот.
— Что? Проблемы? — спрашиваю.
— Да! Ты не видел, куда дел телефон тот сукин сын? При нём не оказалось.
Я пожимаю плечами: — Понятия не имею. Ты понимаешь, у меня были другие проблемы.
Улица полностью заблокирована девятью автомобилями. Полицейские всё ещё спорят о своей причастности к подвигу. Появляется ещё один автофургон. Это бригада экспертов. Меня вынимают из авто и ведут к ним.
— Ты его хорошо зацепил, — слышу неожиданно голос позади, — Находится в реанимации, но, кажется, выживет козёл.
Наклоняю голову, показывая, что понял, и мы приближаемся к экспертам. Они делают мне пробы и, увидев дырку на рубашке, просят снять её тоже. Шеф экспертов улыбается мне и говорит:
— В следующий раз осторожней стреляй, чтобы живот не продырявить.
Я соглашаюсь.
Из радиостанции звучит голос, услышав который закрыли рты все спорящие. Это был большой босс, который приказывает, чтобы два первых полицейских отвезли меня на другой конец Мадрида в посторонний околоток. Всё закончилось. Не будет медалей никому! Никто не герой! Мне очень жаль. Вы их потеряли сами…
В комиссариате всё чинно-благородно: имя — фамилия — что — как — где, стриптиз и в камеру. Прошу и получаю матрасик и два одеяла, потому что в подвале холодно, хотя наверху было больше 35*С.