Превосходство этажерок

Буланов Константин Николаевич

Летевшие на высоте не более полусотни метров русские аэропланы смогли приблизиться к флагману турецкого флота на какие-то две мили, прежде чем оказались замечены наблюдателями. Это было и не мудрено, ведь никакого демаскирующего дыма от них не шло, да и все внимание моряков было приковано не к небу, а к воде, в толще которой вполне могли красться русские подводные лодки. Впрочем, даже сам факт обнаружения аэропланов, в принципе, не играл никакой роли. И тому было несколько веских причин. Во-первых, немецкие моряки доселе не сталкивались с действительно боевыми русскими аэропланами и не могли знать, сколь высокую опасность те могут представлять для кораблей. А во-вторых, противопоставить этим крылатым этажеркам оказалось попросту нечего — на линейный крейсер еще не успели установить зенитки, а вести по ним огонь из орудий среднего и противоминного калибров не позволяли ограничения углов вертикального наведения. Потому наблюдающим за приближением самолетов морякам только и оставалось что смотреть, да гадать, какую именно пакость задумал их противник на сей раз. А то, что пакость была задумана, всем стало ясно по количеству приближающихся аэропланов, поскольку для проведения разведки вполне хватило бы двух или максимум четырех

машин. Тут же насчитывалось около десятка. Да и шли они как-то слишком низко для разведчиков. И только когда прорезался крик одного из сигнальщиков — «Они несут торпеды!», все встало на свои места. Вот только слова оставшегося неизвестным для истории зоркого немца слишком сильно припозднились.

[1] ШБ-1 (Штурмовик бронированный 1-ой модели) — в реальности штурмовик Пегас конструкции Д. Л. Томашевича

[2] ИВВФ — Императорский Военно-Воздушный Флот

[3] Алмаз — крейсер 2-го ранга или скорее крейсерская яхта. Единственный крейсер из состава 2-ой Тихоокеанской эскадры сумевший прорваться во Владивосток. В начале Первой мировой войны переделан в гидрокрейсер.

[4] Кагул — бронепалубный крейсер 1-го ранга типа «Богатырь».

Глава 1.2

Еще в то время, как с «Гебена» вели огонь на максимальную дальность действия орудий главного калибра по «Памяти Меркурия»[5], русские аэропланы разделились на две группы, начав маневр выхода в атаку каждый на свою цель. Все же оба немецких крейсера не шли в кильватерном строю и, в отсутствие реальной опасности, действовали сами по себе. Так, пребывая в гордом одиночестве, они и попали под удар морской авиации. Но отнюдь не одновременно. Честь быть атакованным первым оказалась предоставлена линейному крейсеру и нацелившиеся на него пилоты не подвели своего адмирала.

Лейтенант фон Эссен, удостоверившись, что ведомый находится точно на своем положенном месте, резко отдал рукоять управления от себя и, снизавшись метров до пяти, сбросил свой смертоносный груз на дистанции каких-то жалких 20-ти метров от борта вражеского корабля. Почувствовав, как избавившаяся от почти девяноста килограмм веса машина слегка подпрыгнула вверх и вернула себе былую прыть, он тут же повел ее в набор высоты, одновременно отворачивая вправо, чтобы избежать столкновения с рубкой и носовой башней атакованного корабля. Параллельно с ним те же маневры повторял лейтенант Утгоф, но уходя за корму линейного крейсера. А им на смену уже выходила на боевой курс следующая пара крылатых хищников.

В защиту выучки немецких моряков следовало бы сказать, что до того как первая метательная мина подорвалась в носовой части «Гебена», расчеты 88-мм орудий противоминного калибра успели не только развернуть пушки по направлению к противнику, но и закинуть снаряды в казенник. Первый же прицельный выстрел они успели сделать как раз между четвертым и пятым подрывами, ведя огонь по замыкающей паре русских аэропланов. Вот только весь их труд оказался тщетным. Шедшие замыкающими и лицезревшие во всей красе достижения своих сослуживцев, лейтенант Дорожинский с лейтенантом Качинским даже не подумали о том, чтобы уйти из-под обстрела. Окруженные вспухающими тут и там многометровыми фонтанами воды их машины упрямо шли вперед и освободились от смертоносного груза, лишь находясь на расстоянии каких-то жалких полутора десятков метров от борта намеченной жертвы. Что первый, что второй, подойдя столь близко, едва не расстались со своими жизнями, лишь чудом не зацепив крыльями или поплавками никаких надстроек, когда пролетали над самой палубой практически незаметно вздрогнувшего от очередного подрыва метательной мины линейного крейсера.

Сказался ли возраст примененного авиаторами вооружения или же какие-то присущие им технические дефекты, но из восьми выпущенных в правый борт «Гебена» метательных мин лишь шесть достигли его борта и штатно подорвались, организовав затопление пяти отсеков противоминной защиты, включая недавно отремонтированный. Точнее говоря, полученные линейным крейсером повреждения оказались и того меньше.

К великому сожалению русских авиаторов 29 килограмм пироксилина, что составляли боевой заряд каждой мины, было совершенно недостаточно, для нанесения линейному крейсеру тяжелых повреждений. Из всех примененных к данному времени конструкторских решений именно немецкий вариант противоминной защиты крупных кораблей впоследствии показал наилучшие результаты, обеспечив непотопляемость германских дредноутов при получении пробоин в подводной части корпуса. Рассчитанная на поражение корабля полноценными современными торпедами, она полностью отработала свое предназначение. А в силу скромного боевого заряда метательных мин взрывы нарушили лишь целостность отсеков поглощения ударной волны, так что даже уголь, находившийся в прилежащих к ним бункерах и дополнительно прикрывавший бортовую противоторпедную продольную переборку, остался совершенно сухим. По сути, полученные «Гебеном» повреждения соответствовали поражению подводной части полудюжиной фугасных снарядов крупного калибра. Это было неприятно. Но совершенно не критично. Разве что поступившая через образовавшиеся пробоины вода, в добавление к уже плескавшейся по левому борту полутысячи тонн, довела общее значение этой величины до полутора тысяч, обеспечив линейному крейсеру практически незаметный крен и потерю всего половины узла скорости. Все же на «Гебене» за время следования к Севастополю успели израсходовать свыше трехсот пятидесяти тонн угля, да и бункеры его при выходе с рейда Стамбула были забиты не до отказа, так что значительного перегруза из-за поступившей забортной воды не было вовсе. А вот на «Бреслау» последствия атаки русских аэропланов оказались куда более тяжелыми.

Будучи торпедированным считанными минутами позже флагмана, легкий крейсер, благодаря меньшим габаритным размерам и, чего уж греха таить, чуть более низким боевым навыкам пилотов 2-го корабельного авиационного отряда, получил в борт всего четыре мины. Но какие это были попадания! Одна мина, по всей видимости, ударила, либо во внешний винт правого борта, либо в его вал, погнув последний, отчего по крейсеру пошла жуткая вибрация, продолжавшаяся вплоть до остановки крутящей его турбины. Остальные же поразили два соседних отсека

в носовой оконечности, где не имелось, ни двойного дна, ни угольных бункеров. И это экипажу еще крупно повезло, что взрыв, произошедший в полуметре от расположения подводного минного аппарата, не спровоцировал подрыва находившихся в торпедном отсеке боеприпасов. Часть торпед лишь сместились с мест хранения, да и только. В результате уже спустя пару минут после завершения налета затопленными оказались два соседних отсека, отчего корабль тут же заметно сел носом в воду. И с каждой минутой положение лишь усугублялось из-за последующего распространения воды через систему вентиляции и переговорные трубы. Конечно, тут же были пущены в дело все доступные водоотливные средства, а на пробоины постарались завести пластыри. Но, спасая от ринувшихся в атаку русских эсминцев свой корабль, фрегаттен-капитан[6] Кеттнер приказал дать слишком большой ход, отчего все попытки удержать пластыри на местах пробоин провалились. Набегающим потоком воды их тут же срывало и утаскивало к корме. Да еще почувствовавшие свою силу вражеские миноносники не разрывали огневого контакта с легким крейсером, пока перед их носом не поднялись огромные фонтаны воды от падения 283-мм[7] снарядов с «Гебена». Это команде «Бреслау» еще повезло, что среди атаковавших не оказалось ни одного турбинного эсминца русских, что на голову превосходили своих предшественников по всем параметрам, включая артиллерийское вооружение. И пусть первый налет не привел к нанесению немецким крейсерам действительно критических повреждений, он на все 100% достиг намеченных целей. Из-за опасного прогиба переборок соседних с уже затопленными отсеков скорость «Бреслау» отныне приходилось сдерживать на уровне 18 узлов. А «Гебен», вместо того чтобы тут же начать забег на юг, сперва был вынужден идти навстречу главным силам русских, дабы прикрыть легкий крейсер огнем орудий главного калибра. Все вместе это позволило, как сократить расстояние между флагманами противоборствующих сторон до каких-то 17 миль, так и значительно увеличить время отрыва немецких крейсеров от русских броненосцев, впереди которых уже весело разрезали своими форштевнями невысокие волны три турбинных эсминца 1-го дивизиона, способных одержать верх над легким крейсером даже в артиллерийском бою. Потому отныне команде легкого крейсера, в раз лишившегося всей своей прыти, оставалось полагаться лишь на крупнокалиберные орудия «большого брата». Способные бить на 100 кабельтовых, они надежно сдерживали на безопасной дистанции, что новейшие русские нефтяные эсминцы, что устаревшие, но весьма скоростные для своего класса и куда лучше вооруженные бронепалубные крейсера типа «Богатырь», оба представителя которого также висели на хвосте. Однако прежде чем на немецкие корабли смогли бы обрушиться русские снаряды, им вновь предстояло пережить очередные атаки оказавшихся невероятно опасными аэропланов, что на полной скорости неслись обратно к Круглой бухте, где их ожидали сотни матросов со станции и двух гидрокрейсеров[8].

Не смотря на десяток проведенных за последнее время тренировочных налетов, когда в качестве мишеней авиаторы использовали выходившие с рейда Севастополя эсминцы, возвращались пилоты отнюдь не единым ровным строем. Вынужденные после сброса мин разлетаться в разные стороны, они не тратили время на кружение в какой-либо точке сбора, а тут же брали курс на базу, чтобы как можно скорее оказаться в руках механиков и оружейников. Все же даже солидные размеры, как самой авиационной станции Севастополя, так и слипа, по которому машины спускали с берега в воду, не позволяли развернуться там разом всем имеющимся аэропланам. Тем более в условиях подобного цейтнота!

Наверное, если бы данная операция проходила под надзором исключительно кадровых военных, процесс подготовки самолетов к новому вылету мог бы занять раза в три больше времени. И это в лучшем случае! Ну не было принято, ни в армии, ни во флоте этого времени, жить, постоянно крутясь, как белка в колесе. Сам неторопливый образ жизни современного общества слишком сильно сказывался на воспитании будущих офицеров, чтобы они самостоятельно могли прийти к такому стилю действия и скорости реакции, что являлся нормой для трех нижегородских авиаторов. Нет, ни в коем случае нельзя было сказать, что моряки и морские летчики Российского Императорского Флота являлись тугодумами, по сравнению с потомками. Их проблема состояла в том, что вся та атмосфера, в которой они воспитывались и служили, не предполагала обучению должной расторопности и принятию самостоятельных решений, что могли противоречить имеющимся инструкциям. Причем не надо было ходить далеко за примером. Тот же попивший столь много крови Черноморскому флоту «Гебен» мог быть уничтожен в свой первый же боевой выход к берегам Крымского полуострова, если бы дежурный офицер, отвечавший за крепостное минное поле Севастополя, замкнул цепь, пока немецкий линейный крейсер лавировал прямо по нему. Но ведь нет! Полностью игнорируя ведшийся с борта «Гебена» огонь по крепостным укреплениям, находящимся на рейде кораблям и самому городу, он, как и полагалось невероятно исполнительному офицеру Российского Императорского Флота, сидел и дожидался официального приказа начальника минной обороны, который попросту не успел явиться на пункт лично. И примеров подобного повсеместного головотяпства имелось столь великое множество, что, не пользуйся господин Дубов выданной великим князем индульгенцией на полную катушку, расшевелить это болото оказалось бы попросту невозможно. Лишь невероятно едкие комментарии инструктора Дубова в сторону «ковыряющихся в носу» господ офицеров, лившиеся из его уст в течение всего времени подготовки летчиков к будущим свершениям, его постоянный отеческий ор на мало что соображающих в новом деле нижних чинов, да непременный личный пример того, как надо правильно делать, позволили хоть в какой-то мере организовать «питстоп» в Круглой бухте.

Потому-то никто и не ждал своих соратников, чтобы впоследствии не создавать затор при дозаправке и подвеске вооружения. Это уже после можно было слегка задержаться, чтобы подождать, пока к вылету подготовят сослуживцев по отряду, при этом нервно поглядывая на часы, поскольку с каждой минутой вражеские крейсера отдалялись все больше и больше, грозя выйти из зоны досягаемости авиации до того, как получат достаточно тяжелые повреждения. Допустить же последнее было никак нельзя. Слишком уж многое оказалось поставлено на успех данной операции, чтобы провалить ее из-за простой человеческой нерасторопности.