Прежде чем мы стали чужими
Шрифт:
Она отпихнула меня и закатила глаза:
– Все, Мэтт! Спать!
Я смотрел ей вслед, пока она уходила, и потом сказал:
– А я знаю, что ты улыбаешься! Знаю, Грейси.
Она не обернулась, но показала мне руку с поднятыми двумя пальцами – знак мира.
7. Ты была моей музой
МЭТТ
На следующий день в лаборатории профессор Нельсон, изучив отпечатки моих работ, сказал с широкой улыбкой:
– Мэтт, ты прирожденный талант. Композиция безупречна и оригинальна. Я до сих пор не видел
– Это четырехсотка. А я дотянул ее до тридцати двух сотен.
– Здорово. Я так понимаю, ты и сам был в восторге, когда проявил ее?
– Ну да.
– И эта тоже отличная. Это ты на ней?
Здесь я тоже выставил таймер и сделал снимок Грейс, стоящей передо мной, а сам я сидел на полу. В кадр вошли только ее ноги, доходящие до края подола ее шерстяного платья-свитера. Я обнимал руками ее голени. Я целовал ее коленку, но этого не было видно на фотографии.
– А ты не думал попробовать снимать что-то более яркое, типа пейзажной съемки – может быть, документалистику?
– Да, и я даже недавно отснял пленку в этом ключе, но еще не проявил ее. Мне просто очень нравится данный объект, – указал я на Грейс.
– Она восхитительна.
– Это правда.
– Знаешь, Мэтт, будет ужасно жаль, если твой талант останется незамеченным.
– Я думал о том, чтобы заняться рекламной съемкой.
Он кивнул, но казался неубежденным.
– У твоих снимков есть одно свойство, которое я нечасто встречал. Они рассказывают историю. Можно говорить о композиции, кадрировании, контрасте и даже параметрах печати, но я считаю, что подлинное проявление художника в том, что он может одной картинкой в двух измерениях сказать что-то обо всем человечестве.
Я был немного смущен такой похвалой, но мне было приятно наконец услышать от знатока то, что я, в общем, знал и сам, – что я хорошо снимаю.
– Я никогда не перестану фотографировать. Я просто не очень понимаю, как из этого можно сделать карьеру.
– У меня есть приятель, который работает в Нэшнл Джиогрэфик. Каждый год он берет с собой на выездные съемки одного студента. Тебе надо подать заявку, но я думаю, что у тебя очень хороший шанс. Необходимая техника у тебя точно есть.
Я был ошарашен и самим этим предложением, но еще больше тем, какую кристальную ясность внезапно обрела моя жизненная цель. Я всегда считал Нэшнл Джиогрэфик какой-то несбыточной мечтой, одной из тех, про которые отвлеченно думаешь с детства, типа стать профессиональным бейсболистом или президентом США. Для меня возможность путешествовать по миру и делать снимки была бы вершиной успеха, и я просто не мог поверить, что этот шанс взял и упал мне в руки, даже в виде стажировки.
– Конечно, я очень заинтересован.
Я вообще не задумывался, чем собираюсь заниматься после окончания колледжа, но теперь все обрело четкий фокус.
Я напечатал еще одну фотографию и на перемене сбегал подсунуть ее Грейс под дверь. На обратном пути я увидел, что она переходит улицу за квартал впереди. Я закричал, но она меня не услышала. Когда я пробежал разделяющий нас квартал, я увидел, как она быстро заходит в какое-то медицинское учреждение. Я не стал дожидаться, пока загорится зеленый свет, и кинулся через улицу, улучив
– А ты что тут делаешь?
– Нет, это ты что тут делаешь?
– Ну, строго говоря, медицинская история каждого человека – его личное дело. – Она подняла вверх руку с пончиком. – Хочешь дырку от пончика?
– Не заговаривай мне зубы. Грейс, ты больна? – Мне самому стало нехорошо при этой мысли.
– Нет, я не больна. Я подписалась на медицинское исследование. Ты тоже хочешь?
– То есть ты согласилась, чтобы тебя использовали в качестве морской свинки за кофе с пончиками?
– Мне платят восемьдесят баксов в день. Это до фига.
– Грейс, ты спятила? Что это за исследование?
– Я должна буду принимать одно лекарство, а потом его отменят и будут изучать, появится ли у меня реакция на отмену.
– Что? Нет, – сказал я, тряся головой, не в состоянии в это поверить. Я взял ее за плечи и повернул в сторону занавески: – Иди переодевайся. Ты не будешь этого делать.
Мой взгляд упал в приоткрывшийся запах халата у нее на спине. Она была такой умилительной с этим своим бельишком в мелкий цветочек. Я затянул разрез поплотнее и завязал тесемки туго-натуго, так, что полы халата перехлестнулись.
Она обернулась и посмотрела на меня снизу вверх своими огромными зелеными глазищами, полными слез.
– Мэтт, я не могу. Я должна это сделать. Я должна забрать виолончель обратно.
– Откуда забрать?
– Я ее заложила, чтобы заплатить остаток за обучение.
– Погоди, а что с твоим студенческим займом и финансовой помощью?
– Я отдала часть маме, потому что моя сестренка сломала зуб, а у них нет денег. – Слезы потекли у нее по щекам. Я потянулся вытереть их, но она отстранилась.
– Грейс, этого нельзя делать, я тебе не позволю. Клянусь тебе, мы что-нибудь придумаем.
Мысль о Грейс, продающей виолончель, казалась мне безумием, ведь она занималась музыкой. Мне трудно было даже осознать уровень ее отчаяния.
– Ты не понимаешь.
– Ну так объясни мне.
Она скрестила руки на груди.
– Я помогаю своим родителям. У них там ужасная ситуация, хуже, чем было при мне, и я посылаю им что могу из моего студенческого займа. У меня почти кончились деньги на семестр, а тут позвонила мама и сказала, что их вот-вот выселят из дома. У них были деньги на аренду, но тут сестра сломала зуб, который надо было чинить, а кредит им не дали, и пришлось заплатить чем было. Я не могла вынести мысли, что моя сестренка будет ходить в школу, мучаясь от боли, со сломанным передним зубом.
Я был потрясен, но это не значило, что Грейс должна подвергаться каким-то небезопасным медицинским экспериментам.
– Это не твоя проблема.
– Это моя семья. Я прочла про это исследование, и поняла, что могу заработать нужное за неделю. Они платят за каждый день. Я быстро все соберу, выкуплю виолончель, и все будет в порядке. Но я должна это сделать, Мэтт. Нет тут ничего страшного.
– Это очень страшно, Грейс. Ты же не знаешь, как на тебя подействует это лекарство.
– Ты все равно не понял.