Прежде чем проститься
Шрифт:
Наконец-то в поисках матери у Дэна Майнора появились первые результаты. Женщина из приюта для бездомных, узнавшая его мать на фото и назвавшая ее Квинни, подарила ему лучик надежды. После многих лет бесплодных поисков этот скромный лучик взбудоражил Дэна и придал ему новые силы. Сегодня, едва закончив работу, он быстро переоделся и поспешил в Центральный парк, чтобы продолжить поиски.
Дэну казалось, что мать он ищет всю жизнь. Она исчезла, когда ему было всего шесть лет, и причиной
Дэн хорошо помнил, как очнулся в больничной палате и увидел мать. Она стояла на коленях перед его койкой и горько плакала. Позже он узнал, что мать обвинили в преступной халатности по отношению к сыну. Вдобавок, когда все случилось, она была сильно пьяна. Она знала, что ее ожидает: публичное разбирательство и почти наверняка лишение родительских прав. Страшась позора, его мать предпочла исчезнуть.
Несколько раз Дэн получал ко дню рождения неподписанную открытку. Адрес был написан печатными буквами, но он знал: это от матери. Открытки служили ему единственным доказательством, что она жива.
Лет семь назад, перебирая телевизионные каналы, Дэн задержался на передаче, рассказывавшей о бездомных обитателях Манхэттена. С ними беседовали в приютах и прямо на улицах. Одну женщину журналисты остановили на углу где-то в северной части Бродвея. Когда бездомная начала отвечать на вопросы, бабушка Дэна мгновенно оторвалась от книги и впилась глазами в экран.
— Как вас зовут? — спросил бездомную интервьюер.
— Люди называют меня Квинни, — ответила она.
— Боже милостивый, да это же Кэтрин! — воскликнула бабушка. — Дэн, смотри внимательно! Это твоя мать!
Помнил ли он материнское лицо? Или выстроил в своей памяти, основываясь на фотографиях из семейного альбома? Лицо женщины, назвавшейся Квинни, было морщинистым, глаза — поблекшими, однако ее черты все еще хранили отблеск былой красоты. Ее волосы были такими же длинными, только изрядно поседевшими. Чувствовалось, она за ними не следит и не расчесывает, как прежде. И все равно лицо Квинни показалось Дэну удивительно прекрасным.
Поношенное пальто было ей явно велико; Квинни не застегивала его на пуговицы, а запахивала, подпоясывая потрескавшимся лакированным поясом. Рукой она привычно загораживала тележку с пластиковыми пакетами, словно журналист мог позариться на ее жалкий скарб.
Квинни тогда было пятьдесят лет, хотя выглядела она гораздо старше.
— Откуда вы родом, Квинни? — задал новый вопрос интервьюер.
— Отсюда.
— У вас есть семья?
Женщина смотрела прямо в объектив камеры.
— Была. У меня был замечательный сынишка. Он не заслуживал такой матери, как я. Я решила, что без меня ему будет лучше, и исчезла из его жизни.
На следующий день старики Дэна наняли частного детектива, поручив ему выяснить, где находится пристанище Квинни, но ее и след простыл. Правда, бродяги рассказали детективу кое-какие подробности ее жизни и умонастроений. Все эти скупые сведения лишь огорчили Дэна и родителей его матери.
Теперь, получив первую зацепку, Дэн еще больше преисполнился решимости найти мать. Вряд ли она
А что он ей скажет, увидев после стольких лет разлуки? Об этом Дэн не беспокоился. Он давно тщательно отрепетировал их встречу. Поначалу — никакого многословия; только те слова, которые по-настоящему имеют для нее смысл. Он скажет матери:
— Перестань себя казнить. Это был всего-навсего несчастный случай. Если я тебя давно простил, что мешает тебе простить себя?
Женщину, узнавшую его мать по фотографии, звали Лилли Браун.
— Если вы вдруг увидите ее, позвоните мне, — попросил Дэн, передавая ей свою визитную карточку. — Только прошу вас, ни в коем случае не говорите Квинни, что я ее разыскиваю. Это может ее вспугнуть, и она снова исчезнет.
— Не волнуйтесь. Квинни обязательно появится, — ободрила его Лилли. — Если она и покидает Нью-Йорк, то ненадолго. А сейчас лето, тепло. Она говорила мне, что летом любит сидеть в Центральном парке. Это ее самое любимое место в мире. Так она мне сказала. Я порасспрашиваю наших. Может, кто-то ее уже видел.
«Пока мне придется довольствоваться этим», — вел с собой мысленный диалог Дэн.
Он совершал пробежку по дорожкам Центрального парка. Небо над головой окрасилось в красивые предзакатные тона. С утра заметно похолодало, и порывы ветра были весьма ощутимы для его вспотевшей спины и ног. «Только бы все нынешнее лето не выдалось прохладным. В такую погоду не больно-то посидишь на скамейке», — думал Дэн, теша себя надеждой, как в один из дней где-нибудь заметит сидящую Квинни.
Корнелиус Макдермотт приехал к Нелл ровно в шесть вечера. Когда она открыла дверь, оба некоторое время молча глядели друг на друга, потом дед шагнул к ней и обнял.
— Нелл, ты помнишь, какие слова старики ирландцы говорят на поминках? Они говорят: «Мне горько от твоего горя». Кто не понимает, думает, что это глупейшая фраза. На самом деле в ней очень много смысла. Говоря так, они дают понять: «Мне горько не потому, что у кого-то случилось горе. Мне горько оттого, что эти люди горюют».
— Я помню, — сказала Нелл.
— А мое объяснение помнишь?
— Тоже помню. Этим ирландцы подчеркивают: «Ваше горе — наше горе. Мы разделяем вашу скорбь».
— Верно. Так что можешь считать меня одним из тех старых ирландских пней. Я не преувеличиваю, Нелл: твое горе действительно является и моим. И потому ты должна знать, как я скорблю о гибели Адама. Я сделаю для тебя все, чтобы твои душевные раны поскорее зарубцевались. Я ведь знаю, каково тебе сейчас.
«Не дуйся на него, — приказала себе Нелл. — И не забывай, что Маку восемьдесят два. Сколько я себя помню, он всегда любил меня и заботился обо мне. Пусть он ревновал меня к Адаму. Сейчас-то я выросла и понимаю: когда умерла бабушка, деду было всего пятьдесят с хвостиком. Вокруг хватало женщин, мечтавших связать с ним жизнь. И если он не женился вторично, то, скорее всего, из-за меня».