Прежде чем ты уснёшь

Ульман Лин

empty-line />

Люди боготворили его большие белые ухоженные руки; лишь только он прикасался к новорожденным младенцам, те тотчас переставали плакать и засыпали.

* * *

После того как Анни исчезла, мы с Жюли получили от нее две телеграммы.

Первая пришла в тот день, когда мы узнали, что на борту самолета, следовавшего из аэропорта Ньюарк в Осло, Анни нет и что она, видимо, до сих пор находится в Нью-Йорке.

В квартире Жюли зазвонил телефон, мы услышали звонок в тот момент, когда поднимались

по лестнице, возвращаясь из аэропорта; запыхавшись, мы помчались к двери.

Жюли взяла трубку.

Женщина на другом конце провода сказала, что хочет поговорить с Жюли Блум.

— Это я, — ответила Жюли.

Женщина сообщила, что перед ней лежит телеграмма от Анни Блум из Нью-Йорка, и предложила зачитать ее вслух.

— Спасибо, — поблагодарила Жюли.

— Вы меня хорошо слышите? — спросила женщина.

— Да, — ответила Жюли.

— Хорошо, — сказала женщина. — Зачитываю текст телеграммы.

— Слушаю.

— «АННИ ОСТАНЕТСЯ ЗДЕСЬ», — прочитала женщина.

— Это все? — спросила Жюли.

— Все.

На следующий день телеграмма пришла по почте: «АННИ ОСТАНЕТСЯ ЗДЕСЬ».

— Ну что ж, — говорит Жюли. — Пусть поступает так, как считает нужным, она ведь взрослая женщина.

— У которой не все в порядке с головой, — добавляю я.

— Мы не можем заставить ее вернуться домой, если она сама того не хочет, — отвечает Жюли. — Мы не можем заставить ее что бы то ни было делать. Она взрослая женщина.

— У которой не все в порядке с головой, — повторяю я.

Спустя четыре недели в квартире Жюли снова раздается звонок. Еще одна телеграмма. Раньше телеграммы всегда приносили на дом, а теперь их зачитывают по телефону, хотя это далеко не одно и то же. Я вообще думаю, что сейчас мало кто посылает телеграммы и у этой женщины, что нам звонит, наверняка не слишком много работы. Итак, звонит телефон:

— Это Жюли Блум?

— Да.

— У меня для вас телеграмма от Анни Блум из Нью-Йорка, — говорит женский голос.

— Слушаю.

— Это я зачитывала вам прошлую телеграмму четыре недели назад.

— Спасибо.

— А эту прочитать? — спрашивает женщина.

— Читайте, конечно.

— «АННИ ХОЧЕТ ДОМОЙ».

— И все? — спрашивает Жюли.

— Все, — отвечает женщина.

— Спасибо, — говорит Жюли.

— А кто такая Анни?

— Что? — удивленно переспрашивает Жюли.

— Кто такая Анни, которая хочет домой?

— Моя мать, — отвечает Жюли.

— Понятно.

— Всего хорошего, — говорит Жюли. — Спасибо.

— Что вы, не за что, — отвечает голос. — Надеюсь, все будет хорошо.

На следующий день телеграмма номер два лежит в почтовом ящике. Я кладу ее вместе с первой перед собой.

«АННИ ОСТАНЕТСЯ ЗДЕСЬ».

«АННИ ХОЧЕТ ДОМОЙ».

Я смотрю на Жюли, качая головой.

— Знаешь, Жюли, — говорю я. — Что-то мне это не нравится.

По нашим подсчетам, Анни должна прилететь в ближайшие дни, поэтому каждое утро мы по очереди ездим встречать ее в Форнебу.

В

первый день ее нет, во второй — нет, в третий день история повторяется, но на четвертый Анни прибывает в Осло. На самолете SK911 из аэропорта Ньюарк. На четыре недели и четыре дня позже, чем мы думали. Но все-таки прибывает.

Я не сразу узнаю ее. Я совсем не узнаю ее.

Как бы вам описать ее лицо? Сначала мне кажется, что мне что-то попало в глаз — соринка какая-нибудь или пылинка, но чем дольше я смотрю на Анни, тем хуже вижу ее: в глазах начинается резь, ощущение такое, будто я нахожусь под водой или смотрю плохо сфокусированные кадры — все плывет.

Анни стоит посреди зала прилета с двумя чемоданами в руках и оглядывается по сторонам, пытаясь отыскать взглядом Жюли или меня. Но в этот момент я отошла в киоск за хот-догом. Я как раз собиралась откусить сосиску и вдруг увидела Анни. «Какое странное лицо у этой женщины, — подумала я. — Нос как бантик. — Я повернулась, посмотрела на нее и подумала: — Какое странное лицо у этой женщины».

Когда-то давно, в детстве, я разбила зеркало. Нечаянно. Я играла в мяч в комнате у Анни и попала в зеркало, висевшее над комодом из красного дерева, зеркало разбилось — но разбилось не вдребезги, а ровно на тридцать шесть кусочков, которые я успела склеить, прежде чем кто-нибудь вернулся домой. Я страшно боялась, что Анни с бабушкой (бабушка тогда жила с нами) рассердятся на меня. Но сердиться никто не стал. Все решили, что теперь зеркало стало еще лучше, чем прежде. Мы по очереди смотрелись в него — бабушка, Анни, Жюли, я, — и лица наши казались нам очень странными.

«Что-то я себе в этом зеркале не нравлюсь», — сказала Жюли, увидев, как распадается на маленькие кусочки ее отражение в зеркале.

А бабушка, Анни и я только смеялись и строили гримасы.

Но вот женщина со странным лицом делает знакомый жест — подносит руку к лицу и дотрагивается до брови. И я понимаю, что это Анни. Скорее всего, я с самого начала знала это, но не хотела признавать, мне не хотелось, чтобы женщина со странным подвижным лицом оказалась Анни. Однако это именно она, и при взгляде на нее у меня начинает щипать глаза. Я пристально вглядываюсь в нее, пытаясь найти в ее лице хоть что-то, на чем можно было бы задержать взгляд, но тщетно — лицо находится в постоянном движении; при взгляде на него начинается резь в глазах.

Я отворачиваюсь. Смотрю на другие лица — всё, как обычно. Значит, глаза у меня в порядке. А может быть, мне сбежать, просто взять и сбежать, и пусть эта чужая женщина с разъезжающимся во все стороны лицом, которая оказалась моей матерью, добирается до дома сама? Но нет, поздно — Анни уже заметила меня, она поднимает руку и машет. Я пытаюсь посмотреть на нее, но в глазах тут же начинает рябить. Мы подходим друг к другу. Анни улыбается. По крайней мере, мне кажется, что она улыбается. Надеюсь, больше она этого делать не станет. Иначе я не выдержу. До боли рябит в глазах. Я смотрю в пол.