Прежде, чем умереть
Шрифт:
Вчера мы толком-то с городом не познакомились, а уж сегодня не отвертеться, как бы этого ни хотелось. Нижний Ломов был из тех населённых пунктов, пребывание в которых, даже проездом, вгоняет в такое глубокое уныние, что хочется встать посреди пустой улицы, запрокинуть голову и выть на свинцовое осеннее небо. Малоэтажная застройка позапрошлого века, провалившиеся крыши, заплесневелые стены, пни пошедших на дрова лип, грязевое месиво вместо дорог, и особенно редкие копошащиеся среди всего этого дерьма людишки, похожие на червей в старом гниющем трупе. Здесь даже воздух пах сырой могилой.
—
— Восемь тридцать, — сверился с часами Павлов, — а уже хочется накатить.
— Надо было опохмелиться перед выходом, — поправил я ВСС, скользя глазами по окнам и крышам.
— Что ты всё головой крутишь? — не осталось это незамеченным. — Брось. Не верю, что она пойдёт на такое. Зачем ей?
— Ради удовольствия. Ну, знаешь, разрядиться, стресс снять, хорошо помогает.
— Нельзя же убивать ради этого, — на полном серьёзе заявил Павлов, насупившись.
— Почему?
— Что значит «почему»?! Просто нельзя, и всё.
— А кто ей запретит? Ты? Вот видишь, стало быть, можно. А то, что делать можно и приятно — делать нужно. Я сам её этому учил. Хер ли удивляться? Сейчас вот идём, болтаем с тобой, а впереди линия прицельная, шаг-другой — бах, и одной пулей обоих в лоскуты.
— Твоё состояние беспокоит меня в последнее время.
— Серьёзно?
— Да. Эти депрессивно-суицидальные разговоры...
— Какая ирония. Я сегодня потерял единственного, кого беспокоило моё состояние, и тут же обрёл нового... Как это называется, доброжелатель?
— Я бы сказал — друг.
— Не, мне больше нравится «доброжелатель».
— Почему ты стараешься отгородиться? Мы же на одной стороне, делаем одно общее дело. Я не навязываюсь, но твоя манера взаимодействия с людьми... Вот зачем ты сказал Ольге, что она сможет убить Стаса позже? Это ведь была не шутка, я худо-бедно научился распознавать твой специфический юмор.
— Потому что так и есть, она сможет. В чём проблема?
— Вместо констатации очевидного ты мог бы попытаться их примирить. Они — наша команда... Теперь уже не оба, к сожалению. Почему ты этого не предотвратил?
— О, мой наивный падкий на женские прелести доброжелатель, запомни — «Ольга» и «команда» — слова-антонимы. Помимо «команды» можешь с тем же успехом ставить к ней в пару «честность», «открытость», «терпимость», «компромиссность», «щедрость», «доброту» и ещё много-много прекрасных слов, которыми обычно описывают типичного хорошего человека.
— Но ведь...
— Я с ней работал? Да, но это было давно. Той милой девчушки, что смотрела на меня, как на бога, больше нет. Мы разбежались, и каждый раз, когда судьба сводит нас вместе, становится лишним подтверждением правильности такого решения. Рано или поздно она бы взбрыкнула, тут даже думать нечего. И эта стервозная дрянь ещё рассуждает о моей социопатии.
— Тут она права. Но тогда зачем ты взял её в команду?
— Хотел держать поближе, сколько получится. Ольгу наняли Святые, а у меня с ними в последнее время отношения так себе.
— Что значит «так себе»? — нахмурился лейтенант.
— Мы со Стасом и твоим тестостероновым сослуживцем
— Когда?
— По дороге в Муром.
— Сатурн не рассказывал.
— Не удивительно. Этот кусок модифицированного мяса разорвал в клочья их патруль и цинично надругался над останками.
— Сатурн?!
— Да, пытался сделать тотемы из черепов. Не знаю, кто научил мальчонку такому, но вышло паршиво. Обнаружив сие безыскусное поделие, Святые решили догнать халтурщика и предъявить претензии к качеству продукта. Пришлось отстреливаться. Теперь у Фомы на меня зуб. И нет причин рассчитывать, что этот жирный мудак не предложил Ольге награду за мою голову, а посулить он вполне может столько, что я и сам бы на её месте задумался.
— Час от часу не легче.
— Полагаю, она всё же не поддастся соблазну прямо сейчас, увяжется за нами, чтобы летучих плохишей найти, а уж потом видно будет.
— Но ты всё равно оглядываешься.
— Так полагаю я, что у Оли в голове — один чёрт знает.
— Сможешь убрать её, если потребуется?
— Гипотетически?
— Нет.
— Будет тяжело. Со снайперами всегда тяжело.
— Проблема только в этом? — поправил очки лейтенант. — Никаких душевных метаний?
— Хочешь знать, не распущу ли я нюни, когда её шея окажется под лезвием? Поверь, у меня есть опыт в таких делах.
— Да, помню... Ты правда вырезал свою семью?
— Брехня. Одному проломил голову камнем, двоих застрелил.
— Не передёргивай. Я должен быть уверен, на чьей ты стороне окажешься, когда до этого дойдёт. Если до этого дойдёт.
— Ага.
Хотел бы я сам быть в этом уверен.
Контора гильдии обнаружилась ровно там, куда и указывал Кеша — на улице Октябрьской, возле стадиона. Правда, сие монументальное сооружение давно позабыло, когда в последний раз видело состязающихся атлетов и слышало рёв толпы. Огромный эллипс, окружённый бетонными ступенями разобранных трибун, был частично заполнен ожидающими формирования следующего каравана машинами и гужевыми повозками, хорошо видными снаружи через широкие ворота. Сама контора располагалась по соседству в двухэтажном кирпичном здании, когда-то, вероятно, выполнявшем хозяйственные функции при стадионе. Возле входной двери красовалась бронзовая табличка: «Девять Равных. Трансрегиональная торговая гильдия. Часы приёма: 8:00 — 20:00. Без выходных». И от этой таблички прямо-таки веяло старомодной основательностью и строгим порядком, что на фоне окружающего упадка и разрухи рождало труднопреодолимое желание прижаться щекой к гладкому обманчиво тёплому металлу, дабы стать частью уютного мирка.
— Уверен, что хочешь его сдать? — спросил зачем-то Павлов, придержав открываемую мною дверь.
— За двадцать золотых-то? Да я его бантом перевяжу и цветами украшу.
Внутри было натоплено и веяло ароматами трав, поднимающимися паром из кружки дежурящего у входа престарелого вахтёра.
— Вы по какому делу? — оторвался он от чаепития и уставился на нас из-под косматых бровей.
— У вас тут мои золотые завалялись, — ответил я, осматриваясь, — хочу получить. Кто здесь за выплату наград отвечает?