Прежде, чем умереть

Мичурин Артём Александрович

Оля ехала первой, а я следовал за ней и любовался очертаниями, покачивающимися в такт лошадиному шагу. Даже размывающая силуэт снаряга, надетая поверх мешковатой парки, не могла испортить это произведение природы. Резкий порыв ветра сорвал с Олиной головы капюшон, и упругая светло-русая коса хлестнула по статной спине.

Твою мать. Почему я смотрю на неё... так? Почему думаю сейчас совершенно не о деле? Моя девочка.

Глава 42

Материнство.

О, как люди с ним носятся. Послушать их, так складывается впечатление, что это прямо святость, передающаяся половым путём. Нет, ну серьёзно. Съездил по роже суке — нормально, сама напросилась. Съездил по роже беременной суке — о господи боже, подонок, мразь, у тебя сердца нет, она ж будущая мать!!! Да. И? Мне её в жопу расцеловать только потому, что кто-то кончил в эту самку, а потом один из сперматозоидов добрался до её яйцеклетки? Вот так заслуга! А дети? Ох-ах, цветы жизни, боженька послал, счастье-то какое! Видел я этих детей только что из пуза — они красные, сморщенные, мерзкие, орут и гадят, настоящие исчадия ада. И кто сказал, что ходячий инкубатор произведёт на свет нечто полезное, а потом будет об этом добросовестно заботиться? Встречал я матерей, которые продавали своих чад за миску похлёбки, а то и самих на рагу пускали. Всё это говно сильно переоценивают. Вот у меня, например, не было матери, и ничего, вырос цельной самодостаточной личностью, органично встроился в социум, ни о чём не жалею, как говорится. Нахер матерей.

Наш маленький кавалерийский отряд неспешной рысью продвигался по неосвещённым улочкам Сызрани в направлении «Чёрного кота», с намерением осмотреться и выбрать огневую позицию. Такое простое и невинное желание. Но разве этот безумный мир может допустить, чтобы всё шло своим чередом? Вопрос риторический.

Едва мы пересекли очередную улицу, предположительно являющуюся границей районов, в придорожных кустах закопошились аборигены, свято верящие, что темнота надёжно скрывает их хитроумные манёвры.

— Четыре тела впереди, — сообщила мне Оля.

— И ещё пять через двадцать метров от них, — дополнил я результаты наблюдений.

— Подыграем?

— Ну, мы же в гостях, будь вежлива.

Как и следовало ожидать, мы беспрепятственно проследовали мимо первой засадной группы и, аккуратно въехав в расставленную западню, изобразили удивление при встрече со второй, когда та, преисполненная гоп-стоп-пафоса, вальяжно вышла на дорогу перед нами.

— Пру-у-у! — натянул я поводья и, развернув Зорьку вполоборота, глянул назад, дабы продемонстрировать, что ознакомлен с ситуацией во всей её серьёзности. — Ох, ёпта! Что за дела, мужики?

— Это ты нам расскажи, что у вас за дела здесь, — подал голос стоящий посреди дороги двухметровый детина, по всем антропометрическим параметрам подходящий на роль авторитета низшего звена.

— Обычные дела, — попытался я придать голосу робость, — ищем, где бы переночевать. Вот добрые люди в «Чёрный кот» направили. Нам проблемы не нужны.

Детина переглянулся с подручным и хмыкнул:

— Слышь, не нужны,

говорит, проблемы. А мы тут уже губу раскатали. Всё, расходимся.

Шутка была моментально встречена дружным услужливым гоготом.

— А это кто у нас? — подошёл балагур к Оле и посветил ей в лицо фонарём. — Ого.

— Доча моя! — включил я на полную всю свою «отцовскую» тревогу.

— Хм, ничё такая. Как звать?

— Дуся, — пропела глумливая сучка и посмотрела на меня, хлопая ресницами.

— Не брешешь, дочь? — спросил детина, недоверчиво переводя взгляд с моего лица на её, и обратно.

— Вот те крест, — осенил я себя и снял с плеча СКС, чем напряг всю гоп-компанию. — Спокойно-спокойно, я только показать хотел. Вот, видишь? На прикладе. Это она, ещё дитём будучи, нацарапала. Ох и злился же я тогда.

— Ага, — удостоверился детина. — Так чего в Сызрани забыли?

— Да мы проездом. Поспим ночку по-человечески и дальше двинем.

— Куда?

— До Альметьевска. Родня у нас там, пристроить обещали.

— А сами с каких мест?

— С Мурома.

— Муром... — нахмурился детина и обратился к подручному: — Это ж там недавно народ потравили?

— Точно, — кивнул тот. — Жуткое дело.

— Чудом спаслись, — потрепал я Олю по плечу. — А вот матушка её... Эх. Много, много народу не за что полегло. Теперь вот на новом месте с нуля начинать. А за душой-то ни гроша. Всё побросали, лишь бы выбраться поскорее.

— Так уж и ни гроша? — изобразил детина нарочито притворное сочувствие.

— Ну, может, десяток серебряных найдётся.

— Скромничаешь. Это что? — указал он на притороченную к седлу Олину винтовку в чехле.

— Снасти рыболовные. Любим мы с дочкой поудить.

— Тяжеловаты снасти, — пощупал детина содержимое чехла. — Покажи.

— Да на что там глядеть-то, право слово?

— Я повторять не буду, — положил детина ладонь на приклад АКМа.

— Ладно-ладно, — вскинул я руки, предварительно расстегнув кобуру. — Не горячись, сейчас всё увидишь.

— Там винтовка, — неожиданно вмешалась Оля в нашу многообещающую беседу. — ОСВ-96 калибра двенадцать и семь на сто восемь. Из неё мною убито больше сорока человек. Чаще всего с пятисот метров или около того. Обычно стреляю в грудь, но если ветра нет, стараюсь в голову — эффект устрашения. Если бы мне заказали тебя, ты умер бы, даже не охнув. И нет, он не мой отец, а людей убил больше, чем ты видел. Мы здесь по делу, и оно вас не касается. Поэтому ты сейчас возьмёшь деньги и забудешь об этой встрече.

Пока Оля говорила, восемь стволов медленно поднимались, а я уже прокручивал в голове последовательность действий — падаю с лошади вправо, длинная очередь из-под брюха, времени перезаряжать нет, АПС летит на землю, в дело вступает кинжал, удар, пробежка, удар, пробежка, никаких остановок. Уложу пятерых-шестерых, до того, как сам схлопочу пулю. Главное — чтобы не в башку. А дальше по обстановке.

Раж уже начал закипать, как вдруг произошло непредвиденное — детина очень медленно поднял руку с автомата и жестом велел всем опустить стволы: