Преждевременный контакт
Шрифт:
Он с надеждой посмотрел на Розу, словно та знает ответ.
– И многим помогли твои апостолы?
– спросила девушка.
– Может быть, может быть...
Марк вдруг поднялся и поднял руку вверх.
– А может плюнуть на все и улететь? Полетишь со мной?
– Куда?
– Роза замахала руками будто крыльями.
– В окно?
Марк погрустнел, отвернулся и снова уставился в немытое стекло. Казалось, он был далеко отсюда, за гранью солнечного утра, где-то там, в другом мире.
– Марк очнись!
– крикнула Роза, - подумай о себе. Мы в бегах. Ты это понимаешь? В бе-ега-ах! А ты о человечестве и о полетах.
Ей надоела его
– Пойду к людям, пойду к людям, - передразнила она, раздраженно дернув плечами, - сначала оживи.
Роза посмотрела на него внимательно и строго, как на ребенка, будто хотела передать взглядом все, что думает о его душевных метаниях, таких неуместных сейчас.
– Соберись, Марк, - приказала она, - иначе не быть тебе апостолом. Убэшникам все равно, апостол ты или бомж. Сгниешь в тюрьме, и я вместе с тобой.
– Ты опять меня спасешь, если что, - улыбнулся Марк.
– Значит так, - Роза сделала серьезный вид, - а теперь давай серьезно. Что мы имеем. С первого взгляда, конечно, все плохо, но мы же не в послевоенное время живем.
Она выпрямилась будто в строю.
– Есть закон, а мы - его представители. Поэтому выше нос. Первое, - Роза стала загибать пальцы, - ты жив - это факт. Второе, перед законом ты чист - это тоже факт. Третье, следовательно, ты должен ожить официально. Факт.
– А ты? Что делать с тобой?
– А что со мной?
– Роза внимательно осмотрела себя со всех сторон.
– Рука? Сказано же, до свадьбы заживет.
– Ты спец-службиста застрелила.
– Когда?
– удивленно спросила девушка, подняв брови.
– Вчера, - передразнил ее Марк.
– Ты видел? Не видел. А кто видел? Может тот седой убэшник, который убил комиссара полиции? Он видел? Это он-то спец-службист? Да он бандит! Настоящий притом. А моя задача как представителя закона всегда применять оружие против бандитов без лишних слов и размышлений. Что я и сделала. И у меня это отлично получилось. Посмотрю я на них, когда они выдвинут против меня обвинение. Если выдвинут. Да меня еще наградят, вот увидишь! И еще. Тот седой сказал, что покойник ему самому не нравился.
Роза завелась и раскраснелась.
– Ладно-ладно, - рассмеялся Марк, - разошлась. Хотя... ты как всегда права. Стало быть, мне надо оживать?
– А что, всю жизнь здесь прятаться? Или улетишь на Луну или на Альфа-Центавру?
– Быть или не быть, вот в чем вопрос - театрально продекламировал Марк.
– Согласен, будем быть!
Теперь они смеялись вместе.
– Я никак не могу к тебе привыкнуть, - сказала Роза, когда они перестали смеяться.
– Понимаю, что это ты, но... хотя тебе даже идет. Шрамы как говорится... ну, сам знаешь.
Она вдруг смутилась.
– Не успокаивай, - с досадой в голосе произнес Марк, - тоже мне красавец. Как такое может украсить? Тогда и тебе идет простреленная рука.
– Не умничай! Когда на лице затянется, все будет по-другому, вот увидишь. Надо верить в лучшее. Но сейчас... жесть. Вот какой из тебя сейчас апостол? Посмотри на себя. Разве что апостол погорелого театра. Отлежишься здесь, отдохнешь, отъешься, приведешь себя в порядок. А там, глядишь, все само собой и наладится. Я как раз разузнаю, что и как. А потом будем тебя оживлять. Так что отлеживайся пока.
– Я что похож на медведя?
– Марк попытался придать голосу командный тон.
– Отлеживаться в берлоге не намерен. А вот ты обязательно должна отлежаться. Куда тебе сейчас с такой рукой. И потом, пока я не ожил, я - покойник. А вот
– Марк!
– не менее властным тоном выкрикнула Роза.
– Ты в чьем доме находишься? К тому же сам сказал, тебе необходима моя помощь. Так вот, пока не придешь в себя, ухаживать за тобой буду я.
Она взяла подушку здоровой рукой и вдруг швырнула ее в Марка. Вот так просто, как в детстве.
– Ах, так!
– весело прокричал тот, поднял упавшую на пол подушку и бросил обратно в Розу.
Импровизированный снаряд пролетел мимо и столкнул с полки вазу. Та вдребезги разбилась о пол. Ошарашенные оба, они округлили глаза и замерли на мгновение в ожидании, словно прямо сейчас в комнату войдет бабушка Розы и накажет их, лишив сладкого. Но никто естественно не вошел, и они заливисто расхохотались веселым звонким смехом.
Оба вели себя как дети. Не зло пререкались, перебивали друг друга и говорили с напускной значимостью. А внутри у каждого был трепет перед завтрашним днем, чувство опустошенности и одновременно наполненности. И огромное желание защитить друг друга от страдания и боли. Поэтому и подшучивали по-доброму над своими ранами, как солдаты после тяжелого боя подначивают друг друга, чтобы не завыть, не зарыдать, не застрелиться от безысходности. И каждый из них старался спрятать за напускным безразличием какое-то новое ощущение, неведомое ранее, непостижимое, но заставляющее светиться их глаза, несмотря на усталость, на боль, на чувство безнадежности. И такой симбиоз вполне понятного и осязаемого трепета вместе с еще новым неизвестным до сегодняшнего дня желанием волновал и будоражил их.
Они сидели в маленькой комнатке, и каждый хотел, чтобы эти минуты, проведенные рядом друг с другом, продолжались как можно дольше. Какая-то теплота заполнила пространство, и они купались в этой теплоте. И колкости, запускаемые друг в друга, лишь веселили. Все пережитое вчера осталось позади и было уже пережито. А что будет завтра - то будет завтра. Но сегодня, этим светлым солнечным утром, во всем мире были только они, и казалось, что все, в конце концов, разрешится наилучшим образом. По крайней мере, для них двоих. И то чувство, сейчас еще крохотное, только-только зарождающееся, а вместе с ним робко появляющееся ощущение счастья, скоро станут огромными как Вселенная, и заполнят собой весть мир и все вокруг. И все то плохое и непонятное, что окружает их сейчас - и злые убэшники, и добрые пришельцы, и все то страдание, и вся та боль, пришедшая не по их воле в их жизнь, останутся во вчерашнем дне, далеко за пределами этого утра, за пределами нового дня.
Они еще долго смеялись, задирали друг друга, по очереди угрожая подушкой, подшучивали друг над другом, наигранно обижались и тут же опять начинали смеяться.
И вдруг остановились и посмотрели друг на друга как-то по-новому, по иному, не так как раньше.
Глава 22
Генеральный прокурор Георгий Новак не находил себе места. С красным трясущимся лицом он сидел у стены, нервно стучал костяшками пальцев по соседнему стулу и то и дело поднимал руку прямо к носу, глядя на часы. Стрелки показывали ровно девять ноль-ноль, но его коннектофон безмолвствовал. Прокурор несколько раз трогал его в кармане пиджака, убеждаясь, что тот на месте, и один раз даже достал проверить, не выключен ли. Но аппарат был в порядке.