Президент Московии: Невероятная история в четырех частях
Шрифт:
Премьер был бодр, энергичен, улыбчив. Умеет держать удар – школа! Поговорили о пустяках: погода, подводит опять погода, блин. Опять недород будет. И коррупция достала, хуже погоды. Кстати, как ваша супруга. – Хорошо, а как ваши дети? – Ещё лучше. – Ну и чудненько.
– Надумали уходить?
– Надумал. Полагаю, Олег Николаевич, вас это известие не очень огорчило.
– Правильно полагаете. Но удивило.
– Думали, что плодотворно сработаемся? Неужто и впрямь считали, что я буду под вами пыхтеть? Или это Сева-джан вам внушил? Ну вы, надеюсь, не настолько наивны, чтобы этому… э-э… хмырю
– Не настолько. Это вы были уверены, что подомнете меня, и я буду вашей марионеткой. Не впервой, кажется. Опыт есть.
– По поводу опыта вы правы. Что есть, то есть. Такого роста нет, такого обаяния нет, умения говорить так складно нет – на улице воспитание получил, блин, университетов не заканчивал, – но опыт есть. Опыт понимать, знать и держать в руках эту страну. И подминать вас не собирался. Надеялся, что смогу помочь вам впрячься в эту немазанную телегу.
– Сесть на сколаччио?
– А это что такое?
– Эта такой тип галер, когда на каждой банке размещалось по шесть гребцов с одним веслом, в отличие от терцару-по, где каждый раб – гребец, как правило, имел свое весло.
– При чем здесь галеры?
– Ни при чем.
– Проявили свою эрудицию, хорошо. И с такой эрудицией на свободе… Короче, что вы собираетесь со мной делать?
– То есть?
– Олег Николаевич, видимо, это наш последний базар, потом мною займутся другие, зачем же жмурки устраивать! Я уже знаю, что Сучин послан вами за Сидельцем и другими.
– Они уже здесь.
– Ну вот, видите. Так что не сегодня-завтра начнете прессовать. Не своими руками. И Генпрокурора вызвали – неспроста. Вы, в отличие от меня, – из благородных. Так что поделитесь, что ждет меня и мою семью.
– При чем здесь семья? Любезнейший коллега, откуда я знаю! Если вы виновны, есть суд, есть законы, вами, кстати, утвержденные.
– Перед законом все равны и все равноудалены. Это мы проходили и вещали. Я же по существу толкую.
– Бессмысленный разговор. Я так и не понял причину вашей отставки.
– Все просто. Я устал. Думаю, вы даже через сто дней смертельно устали, я же на этих галерах… а-а, вот вы к чему… Памятливы… Короче, устал. Да и возраст.
– Это не главное!
– А что же главное, по-вашему, Олег Николаевич?
– Вы устали, спора нет. Но от вас устали в разы больше. И давным-давно! Но вы это только сейчас почувствовали.
– Ерунда. С моим Чрезвычайным отделом я эту их якобы усталость в момент вылечил бы. Я бы им такую психотерапию устроил – кровью харкали бы. Не в первый раз мочить этих шакалов… Нет. Это не главное. А главное то, что не хочу участвовать в разрушении того, что на протяжении стольких лет с таким трудом выстраивалось.
– И что же выстроилось?
– А выстроилось то, что вы из вашей гребаной Америки сюда подались. Небось лет тридцать назад вас никаким калачом бы не заманили в Рашку. Хоть в Кремль, хоть в Белый дом. Теперь мы с колен встали… или встаем, а тогда о нас все ноги вытирали. А выстроилось то, что страна хоть и несколько уменьшилась, но сохранилась, и никто нас не раздраконил. Сейчас, конечно, есть трудности, но сколько сытных лет было, люди забыли, что такое голод, карточки…
– Зато сейчас вспомнили. И страна не уменьшилась, а скукожилась
– Вот поэтому и ухожу. Но на прощанье удачи вам не желаю. Даже при всем желании, если бы оно у меня было, удачи не желаю – не будет. Все ваши законы, намедни принятые, либо отменят на следующий день после вашего ухода, а вы до конца вашей каденции не досидите, даже до половины, либо молча похерят при вас – никто выполнять не будет, никому это не нужно. Я свой народ знаю. Удержаться сможете, если охоту на ведьм устроите, большую кровь пустите. Это у нас любят. Но вы на это вряд ли пойдете – вы у нас либерал, гуманист. Будете сопли жевать.
– Фрау Кроненбах, заявление бывшего премьер-министра подписано, можете спустить в Администрацию.
– Так я не понял, прятать мне семью или нет?
– Зачем же прятать семью. Я, по-вашему, гуманист и либерал с соплями.
– Вы – да. Но Сиделец и К° отыграются. Я эту публику знаю. Их только спусти с цепи! И будут правы. Я поступил бы так же и круче. Обиды забывать нельзя.
– Дети ваши далеко. К жене, если хотите, приставлю охрану.
– Знаю я эту охрану. Ладно. Попробую своими силами… Полсрока не усидите. Раньше скинут. Без намордника и сильной руки с палкой с этим стадом…
– Возможно. Только по мне лучше с полсрока уйти, чем быть выброшенным на свалку с ненавистью. Уйди вы лет двадцать тому назад, может, кто-то добрым словом вспомнил бы. Нельзя надоедать до ненависти. Впрочем, вам не понять, мы – с разных планет.
– С разных. Только это вам, господин Президент, пока что не понять: добровольно уходить из Кремля нельзя. Невозможно. По определению невозможно. Самоубийственно. Поймете позже, в следующей главе. А не поймете, – кровью умоетесь. Прощайте.
– Прощайте. Жалко вас. Честное слово, жалко. Никому вы не нужны. Только вашему сенбернару. Может, судьба пощадит вас.
Журналист Л. прибыл в Москву в полдень. Зачем его так срочно вызвали, он не знал, но ничего хорошего от этого вызова не ждал. Слава Богу, интуицией его Всевышний не обделил, да и опыт был богатый.
У VIP-выхода он не увидел свою охрану, жену, секретаря, шофера. Но чуть в стороне стоял Проша Косопузов и приветливо покачивал рукой – это был его фирменный жест: рука на уровне животика, ладонь горизонтально – вниз, амплитуда 5–6 сантиметров. И радушная улыбка, перекашивающая его серо-желтое почти квадратное лицо.