Президенты RU

Минкин Александр

Все, выходившие от боевиков, сообщали: «Единственное требование бандитов – прекращение войны». Не очень бандитское требование.

Бандиты не требовали миллионов долларов, самолетов, беспрепятственного выезда. Судя по всему, они действительно считали себя уже мертвыми. И значит, человеческий разговор, а тем более торг с ними был невозможен.

Неужели это одна и та же сила сперва взрывает дома, чтобы начать войну, а потом берет заложников, чтобы ее прекратить? Уж больно разный почерк.

Власть заявила: «Террористы хотят войны!» Разве? Война у них есть. «Они против начавшейся стабилизации!» Разве? Ежедневно взрывающиеся БТРы

и еженедельно падающие вертолеты – это стабильность потерь, но это не политическая стабильность.

Депутаты (в том числе Аслаханов), ходившие к террористам, говорили потом с экранов ТВ: «Мы шли на всё! Выполняли все их требования!»

Какие? Ведь они просили встречи с представителем президента. А этого-то им и не дали. Ходили знаменитости, и спасибо им, что вывели хотя бы несколько детей. Но никто – ни Кобзон, ни Примаков, ни шоумены – не были переговорщиками. У них не было полномочий. С точки зрения террористов эти господа были никто.

Назначить переговорщика президент не мог. Это означало бы его поражение. Личное поражение.

Не потому ли президент приструнил незваных переговорщиков (депутатов, журналистов)? Никто не должен был выглядеть спасителем в глазах нации.

Черномырдина поносят за Буденновск: «Вступил в переговоры с Басаевым – позор!» Нет. Черномырдин не допустил гибели тысяч людей. Он взял на себя политический позор (или его заставили взять на себя этот позор), который ничто рядом с жизнью людей.

Позор, настоящий позор, что после Буденновска семь лет не могли поймать Басаева (или отпускали за деньги). А ведь было ясно, что Басаев не остановится. Моя заметка в «МК» летом 1995 года так и называлась: «Басаев – герой. Поэтому его надо поймать и убить». Цитирую: «Группа Басаева должна была быть уничтожена по дороге к Буденновску. Потом, когда они прикрылись заложниками, стрелять было нельзя. Но теперь стрелять можно. Теперь спецслужбы – не ради своих министров, а ради самих себя – должны умереть, но поймать Басаева. Если его налет останется безнаказанным – позор навсегда ляжет на спецслужбы России. А самое худшее – если Басаева не поймают – террористы поверят в безнаказанность. Черномырдин заявил: “Главное – прекратить бойню в Чечне”. То, что премьер назвал происходящее в Чечне бойней, свидетельствует, что он был искренен, не подыскивал слова и сказал, что думал. Давно всем понятно: вместо того чтобы стирать с лица земли свои города и села, убивая и калеча всех подряд, плодя десятки тысяч трупов и сотни тысяч беженцев, – надо было или отпустить Чечню, или поймать Дудаева, Масхадова, Басаева. Вместо этого мы предпочли бросить в бездарные лобовые атаки восемнадцатилетних…» («МК», 22.06.1995).

Если бы этот гигантский сортир на Дубровке вдруг взорвался (например, по неосторожности женщин-смертниц) – политически это было бы лучше. Перед нами звери, говорить с ними не о чем, их надо уничтожать. Но он не взорвался.

Нет сомнений, что штурм готовился с самого начала. И все ветераны «Альфы» повторяли с экранов ТВ: «Переговоры – всегда только тактика, чтобы выиграть время, подготовиться к операции».

Власть повторяла правильные слова о бесценности человеческой жизни. (Их и Сталин любил повторять; миллионы людей стер в лагерную пыль.) Власть говорила,

что надо сделать все для спасения заложников, но готовила штурм.

И попала в цейтнот. В официальные переговоры вступать нельзя – это политическая катастрофа. И нельзя допустить, чтобы, устав ждать, террористы начали расстрелы. Если они начнут расстреливать заложников – кровью принудят к переговорам. А если и тогда не уступать, то начнется ропот. Граждане потребуют, чтобы переговоры начались ради прекращения расстрелов.

Террористы обещали начать расстрелы в полдень в субботу. Штурм начался в шесть утра. В этом смысле Бараев сам определил время, сам скомандовал: на штурм! Если бы он заявил, что начнет расстрелы в понедельник, – у нас было бы еще двое суток. Тогда, возможно, успели бы подготовить не только газ, но и лекарства, и больницы.

Опасно готовить больницы? Вдруг бандиты узнают о подготовке больниц и поймут, что предстоит штурм? А то они такие наивные. Но почему не заготовить шприцы, чтобы спасительные уколы делать заложникам сразу на крыльце ДК? Отравленных были сотни, их долго грузили в скорые, в рейсовые автобусы, а потом везли, а потом долго разгружали, и в результате многие получили спасительный укол на час с лишним позже, чем могли бы. Подготовка к штурму была хорошая. Подготовка к лечению отравленных – плохая.

Нам говорят: «К сожалению, мы не смогли спасти всех». Многие совершенно искренне восторгаются: «Погибли всего сто двадцать из восьмисот. А могли бы погибнуть все! Могло рухнуть не только здание ДК, но и соседние жилые дома».

«К сожалению, мы не смогли спасти всех», – это сказал Путин и это показали по ТВ. А ведь спасти заложников вообще никто не пытался. Задача была: уничтожить террористов. Любой ценой.

Это правильные восторги. 15 % – это приемлемые потери. Кроме тех, для кого эти проценты имеют имена детей и родителей.

Все выступавшие по ТВ (ветераны спецслужб, депутаты, певцы, духовные отцы) повторяли: «Жертвы были неизбежны». Но те, кто умер уже после штурма – на улице, по дороге в больницу, в приемном покое, – были ли они обречены или их можно было спасти?

Нам почему-то предлагается только один вариант: могли погибнуть все, а погибли немногие. Это вариант штурма.

Да и без штурма могло рвануть – террористы в ярости или случайно в любой момент могли замкнуть провода. Но те, кто планируют, – рассчитывают, что все будет развиваться по известным образцам. Террористы не очень торопятся на тот свет, и были случаи, когда заложников держали несколько месяцев. Десятки дипломатов более четырех месяцев были заложниками в столице Перу, тянулись переговоры, а в результате спецназ прокопал тоннель под парком, ворвался через подвал – всех террористов перестреляли, все заложники были спасены.

Известны и стремительные развязки. У израильского спецназа была одна ночь (расстрел заложников террористы назначили на утро). За эту ночь спецназ на трех транспортных самолетах перелетел за тысячи километров в центр Африки и там, не имея никакой местной помощи, никаких надежд на переговоры, ни минуты на подготовку, провел операцию – всех террористов перестреляли, погиб один заложник и командир спецназа.

У нас был другой вариант – все могли остаться живы. Этот вариант – переговоры – всерьез обсуждали только идеалисты, пацифисты и прочая размазня.