Презумпция виновности

Денисов Вячеслав Юрьевич

Вот так, наверное, и этого дядю развели. Усадили, обогрели, содержимое вынули, кирпичик положили. Это Сашка зубилом замки ломал, а при вокзалах такие спецы «работают», что на ходу на чемоданах код набирают. Попили за счет заказчика и отвалили. А дядя поехал на Столетова дела доделывать. Вот и доделал. Приехал к людям и без содержимого, и без содержащего. За что тут же получил расчет.

От братвы. Не от милиции же.

А он, Сашка, как дурак, с кирпичом ходил.

– О чем думаешь, родной? – Глаза Таньки полны любви.

– О жизни. Жить хочу.

– Ты

здесь в безопасности.

– Ага.

– Ты мне не веришь… – Глаза застилают слезы. – Саша… Я чувствую, что ты мне не все рассказал… – Это не женское любопытство, нет, просто ей нужно знать, что ждать в будущем. – Что ты натворил?

Рассказать? Мотнув головой, словно стряхивая навязчивую глупую идею, он решительно отказывается от этой мысли. Работает жизненное правило, которому он не изменял никогда с тех пор, как вышел. Что она сейчас знает? То, что он бежит от милиции, бежит от бандитов. Что еще? На глазах его убили коллегу из таксопарка. И жизнь его висит на волоске – вот все, что знает она. А остальное можно придумать, и он тут же выкладывает ей историю о трагических ошибках и недоразумениях, преследующих его всю жизнь.

– Ты ждешь кого-то? – вскидывается он из кресла. Этот звонок в дверь был такой внезапный, что глупый вопрос вылетел сам собой. Кого может ждать очкастая девочка, читающая по ночам Мопассана и Байрона?

– Саша… – Танька мечется из угла в угол, прижимая к груди руки, и взгляд ее беспомощен, как у котенка, оказавшегося в ведре. – Саша, это за тобой?!

Выключив в комнате свет, Санька бросился к окну и чуть отодвинул в сторону штору. С тыльной стороны дома, если не считать двоих пацанов, курящих у хоккейной коробки, не было никого.

В дверь уже не звонили. Дверь ломали. И хруст, слышимый в комнате, свидетельствовал о том, что держаться ей на петлях не более минуты.

– Никому не говори обо мне, – в лихорадке яростно шептал Сашка, раздвигая шторы и открывая балконную дверь. – Впрочем, зачем это нужно… Говори, что хочешь!

– Саша, быть может, это милиция и все обойдется?!

– Конечно, обойдется! – В квартиру ворвался пахнущий дымом морозный воздух, ковыль в вазе взметнулся и развернулся к коридору, занавеска надулась, как ветрило. – Годами пятнадцатью с конфискацией…

Она решительно подбежала к нему и вцепилась в рукав. Похожая на сошедшую с ума маленькую тигрицу, она тащила его от балкона, уже ни о чем не умоляя.

– Третий этаж – пустяк! – кричал Сашка. – Да отпусти же ты меня, черт возьми!

Дверь в последний раз хрястнула, и он, уже стоя между небом и землей, услышал, как она загремела по скрипучему полу Танькиной прихожей.

Уже там, внизу, он вдруг подумал о том, что оставляет девушку, которая сама же позвонила и пожелала его видеть, в руках тех, кто хотел его смерти. Что будет с нею? Но он подумал об этом тогда, когда, выбравшись из сугроба, в котором утонул почти по грудь, побежал по улице…

Глава восьмая

Площадка выглядела весьма странно. Слева – дверь, и на ней номер – «7». Справа – тоже дверь, и на ней цифра

«9». А вот меж них, где по логике вещей должна была находиться дверь и на ней цифра «8», ничего не было, кроме пустого проема. Так вход в квартиру обычно выглядит, когда хозяева приступили к демонтажу старой и установке новой двери. Но хозяева, чтобы не повредить косяк, никогда не станут удалять дверь так, как сделали хозяева этой квартиры, – створка, запылившаяся от припорошившей ее известки, лежала в коридоре на полу с вывернутыми замками. А по самой квартире гулял сквозняк.

Кряжин выдернул из кобуры пистолет, но раньше его успел Сидельников. Чуть оттеснив советника плечом, он, держа «макаров» на вытянутых перед собой руках, шагнул в помещение и быстро осмотрел все закутки. Действовал по привычке быстро, автоматически, так что руки его, утяжеленные килограммом железа, поворачивались быстрее, чем за ними поспевал взгляд.

Кухня… санузел… ниша… и наконец комната.

На диване, поджав под себя ноги и с головой завернувшись в покрывало, сидела хрупкая женщина. Глаза ее были безумны, в них застыл ужас, и появление Кряжина и Сидельникова не произвело на нее никакого впечатления.

Она посмотрела на них, потом на балконную дверь и снова уставилась в стену.

– Принеси воды из кухни, – сказал советник. Он вышел на балкон, посмотрел вниз, по сторонам, вернулся и плотно притворил створки, одна из которых была разбита и кусок стекла вертикально торчал, как турецкий ятаган, взывающий к последней схватке. Тепло, конечно, не стало, зато исчез сквозняк. – Вы работаете библиотекарем в библиотеке имени Пушкина?

Он подошел, забрал стакан у появившегося муровца и протянул женщине.

На то, чтобы привести ее в чувство, понадобилось пять минут и два стакана воды. Она не столько пила, сколько выливала. За это время в квартиру успел войти Желябин, и теперь он ходил по комнатам и все больше молчал. Видимо, наговорился на улице.

Познакомились.

– Кто сейчас здесь был?

Она дернула плечами, словно до нее дотронулись электрическим проводом, и едва слышно прошептала:

– Я их не знаю.

– То есть в аудиторию читального зала вашей библиотеки они не входят, да? Но, быть может, вы все-таки скажете, что им от вас было нужно… – Состояние, в каком находилась женщина, Кряжин лицезрел не раз. Давить нельзя. Нужно искать катализатор для ускорения процесса соображения у потерпевшего, как гарантии возвращения в этот мир. – Они выбили дверь и наверняка вам что-то сказали, когда вошли, верно?

Она молчала. Смотрела в стену и трясла в руке стакан.

– Они сказали – «Вы не выручите нас солью»?

Танька посмотрела на Кряжина взглядом, полным недоумения.

– Или это почтальон принес вам заказное письмо?

– Нет, это не почтальон! – Советник нащупал нерв, заставивший ее повернуть голову.

Теперь нужно выяснять – а кто, если не почтальон? Быть может, это злые люди? Кряжин, например, знает очень многих плохих людей, которые ходят по домам и выбивают двери. Быть может, это те самые?