Презумпция виновности
Шрифт:
Лабиринты Холмска водитель такси знает, конечно, лучше, чем его преследователи. А потому нет ничего удивительного в том, что Сидельников, видевший этот город два раза и только в сумерках, перепрыгнул через ограждение тротуара, перебежал переходный мостик, взбежал на пригорок, за которым скрылась спина, обтянутая кожей, и…
И едва не погрузился в процесс сварочных работ лопнувшей трубы отопления ТЭЦ. Ускорения ему хватило только на то, чтобы перепрыгнуть через головы сварщиков. Пролетев яму глубиной около пяти и длиной около трех метров, капитан грохнулся на замерзшие комья выброшенной с вечера земли, больно ударился ребром о пистолет под мышкой и под воздействием гравитации пополз вниз.
Пикулин между тем, увидев первую победу, обрел
Сидельникова выручил Желябин. Перемахнув мостик, майор зацепился стопой за ветвь полуприсыпанного экскаватором дерева и, распластавшись, сполз головой вниз. Руки их сцепились мертвой хваткой, и только сейчас стало понятно, что вес Сидельникова гораздо внушительнее, чем крепость стопы Желябина. Потихоньку освобождаясь, ботинок Желябина выползал из-под податливой ветки, но чем более угрожающим это становилось, тем крепче он сжимал руку капитана.
– Бросай, я спрыгну… В первый раз, что ли… – шептал Сидельников, совершенно не понимая, как это может у него получиться без последствий для здоровья. На глубине пяти метров из земли торчали прутья арматуры, коробился горб вскрытой трубы энергоцентрали и угрожающе расставляла объятия какая-то задвижка диаметром с кингстон «Варяга». Сидельников беззастенчиво врал – прыгать в таких условиях ему не доводилось ни разу в жизни. Через минуту его либо нанижет на частокол арматуры, либо он приземлится ногами на этот «барашек» и остаток дней проведет, если повезет, в кресле с моторчиком. Если не повезет – то без моторчика.
– А труба-то, труба… – услышал восхищенный шепот за спиной Желябин и почувствовал, как его лодыжку охватила чья-то железная рука. Впрочем, почему – чья-то? – конечно, Кряжина. Еще через мгновение майор почувствовал, как он преодолел земное притяжение и пошел вверх. Вместе с ним вверх направился и уже прикинувший размер компенсации при увольнении Сидельников. – Я такие в Москве видел… Но там, говорят, не воду пускали, а поезда для Иосифа Виссарионовича… Ты руками-то помогай, Кирилл Сергеевич! Я же не лебедка…
Через пару минут все трое сидели на свежевыкопанном, подернутом ночной порошей валу и курили.
– Только идиот мог выкопать здесь эту яму, – Сидельников сказал наконец то, что приблизительно ждал Кряжин.
– А ты не дурак через нее прыгать? – спросил он. – В двух шагах от мостика-то?
Капитан сплюнул и встал. Из ямы несло могилой, на душе было темно. Он посмотрел в ту сторону, где скрылся счастливчик Пикулин.
– Куда он побежал, Кирилл?
Желябин чуть обмяк – московский сноб впервые назвал его по имени. А куда побежал… Понятно, что Желябин может перечислить лишь основные достопримечательности Холмска, что теперь встречаются на пути сообразительного таксиста.
– Кто звонил тебе? – вспомнив о своей трубке и Смагине, поинтересовался советник.
– С поста гаишного знакомый старлей звонил. Они тормознули какой-то темно-синий «Мерседес» на КПП, сейчас перед водителем и двумя пассажирами луну крутят.
Бесконечно крутить луну перед тремя нормальными людьми из «Мерседеса» нельзя. Пятнадцать минут, ну, двадцать, если вдруг на КПП зависнет компьютер и установить данные агрегатов не представится возможным. Но если пройдет двадцать минут, а компьютер продолжает «висеть», это означает для пассажиров лишь то, что их пытаются поиметь. И их придется либо застегивать в наручники, либо отпускать. А какие основания у знакомого Желябину старлея заковывать людей в железо? Синий «Мерседес»? Ну, давайте всех, кто на синих «Мерседесах» ездит, в ИВС примем! Если в Москве, скажем, можно половину Государственной Думы по камерам расфасовать, то Холмск – не Москва! Здесь каждый гражданин на синем «Мерседесе» человек уважаемый и состоятельный. И состоятельный настолько, что завтра старлей может получить очередное звание лейтенант, а послезавтра – уже младший лейтенант с
– Если сядем в промерзшую «Волгу», – поторопил обоих сыщиков советник, – то успеем. Успеем же, майор?
Сидельников и Желябин промолчали, хотя сказать о том, что идея выйти из машины и обдумать ситуацию на свежем воздухе принадлежала именно Кряжину, очень хотелось.
В «Мерседесе» до того момента, когда его на выезде остановил полноватый гаишник с погонами старшего лейтенанта на синей форменной куртке со светоотражающими полосами, находилось трое человек. Они молча наблюдали через слегка тонированные стекла, как офицер медленно потрошит водительское портмоне водителя, и всякий раз, когда их взгляды встречались со взглядом милиционера, отводили глаза в сторону. Не отличался особой словоохотливостью и водитель. «Да», – отвечал он на вопрос, застрахована ли машина. «Нет», – когда был вопрос о наличии в багажнике предметов, запрещенных к перевозке.
Старший лейтенант давно обратил внимание и на цвет авто, и на никелированную антенну, и на то, что на месте недавно присутствовавших на кузове молдингов остались лишь две полосы клея. Щеток на фарах тоже не было, однако потеки замерзшей воды, расположенные на стекле в виде правильных полуокружностей, свидетельствовали о том, что щетки были и пользовались ими совсем недавно. Вполне возможно, что даже сегодня ночью. Зимой промывать фары нет необходимости – из-под колес встречных и попутных колес не вылетает ни пыль, ни грязь. Однако, если «Мерседес» стоял не на уличной стоянке, а в гараже, то за ночь с него стекла вода, которая по вполне понятным причинам чистой быть не могла, залила фары и высохла. Утром водитель сплоховал – увидев грязь на стекле, мешающую светить фарам ярко, он по привычке промыл их автоматическими щетками. А потом, когда пришла в голову идея избавить автомобиль от особых примет, щетки снял, а вот протереть осветители тряпкой не додумался. Так и остались на стекле две окружности, прямо указывающие на то, что совсем недавно здесь стояли щетки.
Молдинги тоже, видимо, отрывались в дикой спешке. Клей не успел покрыться грязью, пропитаться ею и окаменеть, что обязательно произошло бы, если бы молдинги удалялись давно. Было еще нечто, что указывало на поспешность и подозрительность таких действий. Оттереть клей после удаления тюнинга – дело получаса. И кто поедет на двухгодовалом красавце «300-м», не стерев с дверей кузова эти отвратительные лохмотья клея?
Словом, налицо было все, что должно было заставить опытного и внимательного инспектора ГИБДД начать делать выводы.
Номер, конечно, был. Е 199 АР. И регион обозначался – 97, это говорило о том, что данный номер выдан ГИБДД из своего резервного фонда. Это не криминал, это так, лишняя галочка в блокнотик памяти старлея – из какого региона машина, тоже не поймешь.
– А вы откуда и куда? – лоховато окая, склонился он к стеклу. Уже то, что документы ему подали через приспущенное стекло, не выходя из «Мерседеса», ему не нравилось. Это не нравится никому из сотрудников ГИБДД, хотя, скажем, в Германии за подобную «цыганочку с выходом» можно получить палкой по спине и заработать наручники на руки. Остановили тебя где-нибудь в Потсдаме, руки – на руль, ключи – на переднюю панель, и сиди, не залупайся. «Йа, нихт, йа», – и не надо рассказывать, что у тебя жена рожает. Кто в Потсдаме в эту херню поверит? В Потсдаме не случается так, что жена рожала бы настолько внезапно, чтобы муж от этой неожиданной вести гнал в роддом, сшибая урны и светофоры. А русские, те по привычке сразу выскакивают и с диким огнем в безумных глазах решительно бегут к полицейскому. В Германии, если на полицейского бежит дорожный нарушитель, по нему, как по кабану, стреляют без предупреждения. В России, если нарушитель сидит в машине, на него обижаются. И с этими взглядами на жизнь немцы дважды хотели завоевать нашу страну.