При блеске дня
Шрифт:
Мне она показалась едва ли не дьяволицей. Если бы мы встретились при каких-нибудь иных обстоятельствах, я бы дал деру. Мне было трудно допустить мысль, что эта женщина приходится кому-то сестрой (даже Джоку) и зовется Дороти. Она была высоченной и тощей, как жердь, завернутая в ярды и ярды бледно-желтой материи, — словно мы собрались на некий невообразимый викторианский пикник. В те годы женщины носили пышные прически, но Дороти даже не попыталась прикрыть свои жидкие седеющие кудри, похожие на завитки, венчающие высокую конструкцию. Это создание нельзя было представить не только на кухне, но и в любой
Весь вечер, дом, обстановка, наш разговор сразу приобрели характер сновидения. Мы сели ужинать; чем угощали, я не помню — думаю, я и тогда не обратил внимания на еду. Джок разговаривал обычным непринужденным тоном, мне же было не под силу отделаться от стеснения и страха, когда напротив возвышалась чудовищная мисс Барнистон. Некоторое время она молчала, ковыряясь вилкой в тарелке, и только изредка смотрела на меня глазами, похожими на тропическую ночь.
Наконец она тихо произнесла:
— Ваша мать… она умерла, не так ли?
— Д-да… — выдавил я. — В Индии, два года назад. Отец тоже.
— Я была знакома с вашей мамой… Давным-давно. Я ее видела.
Вообще-то Дороти вполне могла быть знакома с моей матерью, в этом не было ничего странного; однако мне стало не по себе. И что значит она ее «видела»? Когда, где, как?
— А вы ведь пишете для нее, — продолжала мисс Барнистон размеренно, низким голосом, который словно доносился издалека. — Я узнала ее в ваших статьях… Помнишь, Джок? Хотя еще ничего о вас не слышала. — Она снова уставилась на меня. — Когда вы пишете… бывает ли так, что на вас находит неожиданное вдохновение… словно некая сила помогает?
Даже тогда, в юности, мне не нравился такой подход к писательству; меня страшно раздражали две категории людей — прагматики, которые при знакомстве сразу выпрашивали «экземплярчик», как они это называли, и романтики, которых интересовало, подолгу ли я «жду вдохновения». Мисс Барнистон оказалась из последних, если не считать одного нюанса.
— Даже не знаю, — промямлил я. — Еще не успел разобраться. Конечно, иногда мне пишется легко, а иногда… ну, не очень.
— Поверьте, все обстоит совершенно иначе… — проворковала она. — С живыми и мертвыми тоже… Некоторые живые на самом деле мертвы… А мертвые — живы.
— Ну хватит, Дороти, — остановил ее Джок, но не резко, а веселым любящим тоном, словно ее речи могли не напугать меня, а скорее утомить. Тем временем я пытался отогнать навязчивую картинку: весь Браддерсфорд кишит роботами, и между ними снуют по своим неведомым делам незримые улыбающиеся мертвецы. Поскольку ко всему этому примешалась мысль о моей матери, фантазия разбередила еще незажившие раны.
— Да, дорогой, — с неожиданной покорностью проговорила Дороти и умолкла, предоставив
После еды, развалившись в креслах у камина, мы курили и болтали, а она сидела, прямая, как штык, за маленьким столиком в углу и раскладывала пасьянс. В душной, заставленной громоздкой мебелью, тускло освещенной комнате с темными углами у меня было ощущение, что мы далеко-далеко от всего мира. Браддерсфорд с его трамваями, пабами и разносчиками газет крохотной точкой мерцал где-то внизу. Старые часы неумолчно тикали, словно двигатель, уносящий нас неведомо куда. Все это было очень странно и ничуть мне не понравилось, хоть я и делал вид, что весело болтаю о всякой чепухе.
Вдруг мисс Барнистон испуганно вскрикнула. Я обернулся: она смотрела на карты так, будто гадала по ним, а вовсе не раскладывала пасьянс. Дороти виновато взглянула на брата.
— Полагаю… я должна погадать Грегори Доусону, — объявила она.
— Вряд ли он захочет, Дороти.
Она посмотрела на меня, а я сказал, что нисколько не возражаю, напротив, буду очень рад. Я помешал колоду, затем по ее просьбе снял сверху несколько карт, а Джок тем временем молча курил, глубоко погрузившись в свои мысли. Мне не впервые предсказывали судьбу, и я был относительно знаком с чепухой о пиковых королях, червовых дамах, дорогах, казенных домах и мелких неприятностях. Все это казалось мне обыкновенным салонным трюком.
Однако здесь, в отсутствие хихикающих девушек и прочих атрибутов веселья, все виделось иначе. То была не вечеринка, а сеанс гадания у великой прорицательницы мисс Барнистон. Пусть она выжила из ума, пусть она была бормочущим созданием из другого мира, но мне стало страшно и вовсе не до шуток. Я поглядывал на нее с тайным ужасом, а она смотрела на карты, и ее узкое костлявое лицо и худые руки словно бы удлинялись и уходили в перспективу. Старые часы в углу грохотали, а не тикали, унося нас в неведомую и грозную даль.
— Всюду одно и то же, — вдруг отчетливо проговорила мисс Барнистон. — Одно и то же! На кого ни гадай… Перемены, конец… Большие перемены… конец и потом снова начало. К нам текут реки крови… реки крови.
Джок не выдержал, видимо, потому что в ее голосе зазвучали пронзительные нотки.
— Не волнуйся так, Дороти. Ты мне это уже говорила, а Грегори не желает знать.
— Желает, — не глядя на меня, возразила мисс Барнистон. — И он должен знать… чтобы подготовиться… Нет, к такому не подготовишься… слишком страшные перемены… какая-то часть его души навсегда останется позади, хотя сам он будет жить… да, он будет жить… в отличие от многих других… но он изменится… потеряет веру… потеряет часть души…
Наконец я обрел дар речи:
— Вы можете сказать, что со мной произойдет? Я останусь в Браддерсфорде? А если нет, то куда поеду и что буду делать?
— Нет, не останетесь, — уверенно заявила мисс Барнистон. — Меньше чем через год вы уедете… навсегда… вас будут часто подстерегать опасности… очень часто. Но ваша жизнь переменится еще раньше… То, к чему вы привязаны, будет раздавлено и уничтожено… Близится смерть… конец любви и доверию. — Она мрачно посмотрела на брата. — Я вижу в его судьбе то же, что и в твоей, Джок. Только ему придется гораздо хуже… естественно.