При блеске дня
Шрифт:
Она сменила тему. Надо отдать ей должное: Лиз никогда не упорствовала в подобных вещах.
— Я немного волнуюсь. Ты как-то странно выглядел, когда убегал: я как раз беседовала с твоими давними знакомыми из Йоркшира.
— Да мне вдруг все это обрыдло. Надоело смотреть на Джейка за работой. Вот я и вернулся к себе.
— Работать?
— Нет, Лиз, не работать. Иногда и разгибаться надо. Я просто курил и думал.
Она кивнула, словно я подтвердил какую-то ее догадку.
— Грег, я хочу с тобой поговорить. Ради твоего же блага и ради моего. Начну с себя — хотя это не так важно. Понимаешь, милый, дело не только в том, что мы давние друзья и не виделись
— Все правильно, Лиз.
— Ты сегодня не в духе, — сказала она насупившись.
— Отнюдь.
Несколько мгновений Лиз молча меня разглядывала, а потом ностальгически улыбнулась.
— Помнишь, как ты нашел меня зареванной возле писательского бунгало на площадке Мерца? Я думала, что никому не нужна и гроша ломаного не стою.
— Да. Сдается, в этом беда Голливуда: слишком много людей ползает по краю черной ямы.
Лиз не была настроена обсуждать Голливуд.
— А потом, — продолжала она, — я развелась с Терри и была в ужасном состоянии, как через мясорубку пропустили. Ты заставил меня поехать с Этель Ферримэн на ранчо в пустыне Мохаве. Я тебе никогда не рассказывала, какое это было чудовищное ранчо: всюду липа, всюду обман! Мерзкая пахта и магазинные салаты… да еще пыльные бури через день. А по домам в креслах-качалках сидят бедные забытые всеми голливудские жены — злые как собаки.
— Первый раз слышу, — сказал я. — Мне и самому там не нравилось. Но в твоем тогдашнем состоянии лишь это и могло тебе помочь. И помогло.
Ее красивое лицо просияло.
— Помогли мне твои визиты и твой чудесный сценарий. Помнишь, как ты приезжал поздно вечером, по пятницам, и я тебя ждала? Ох, ну и скандалила я с кухаркой — та ни в какую не хотела готовить нам нормальную еду! Мы с тобой часами обсуждали сценарий, и уже тогда я знала, что фильм получится необыкновенный. Конечно, так и вышло, но с теми нашими вечерами ничто не сравнится. При луне, если не было пыльной бури, мы выходили на улицу и просто стояли, прислонившись к забору: говорили, говорили… Этель была абсолютно уверена, что мы все это время занимаемся любовью. Она обижалась, что я ничего ей не рассказываю… Бедняжка Этель! Чудесное время.
— И то правда. — Я ответил совершенно искренне, проникшись ее ностальгией. Однако, признаться, тогда мне это время не казалось таким уж чудесным: долгая поездка на ранчо и обратно (в воскресенье вечером) меня очень утомляла. Я шел на такие подвиги лишь потому, что после развода с Терри Элизабет была сама не своя, и потому что я предостерегал ее от этого брака, и потому что без меня она бы не справилась. Все это заставляло меня вновь и вновь тащиться через пустыню Мохаве, каждый акр которой я ненавидел всей душой. — Да, славная была пора, — добавил я, в самом деле так считая. Как же легко себя обмануть!
Но Элизабет обмануть было непросто.
— Что-то по твоему голосу так не скажешь, — с укоризной ответила она.
Если бы нас кто-нибудь подслушивал, он бы решил, что мы женаты несколько лет и я начал пренебрегать супругой. А если бы кто-нибудь увидел Лиз в этом кресле, он бы сказал мне, что я должен быть глубоко польщен. Но я не был польщен, я даже слегка досадовал. Элизабет вела себя странно, и наша давняя дружба не оправдывала этих ночных упреков. Видимо, выражение лица меня выдало: она подлетела, поцеловала меня и, к счастью,
— Но это не главное, милый, — серьезно проговорила она, глядя на меня совсем как в кино (у меня возникло чувство, что мы разыгрываем сцену), — я хотела поговорить с тобой о другом. О тебе, а не о себе. Что происходит, Грег? Что-то ведь происходит? Я сразу это почувствовала, как только мы встретились. После ужина ты выглядел очень странно — напряженно, а потом внезапно сбежал. И теперь… то же самое. Я тебе рада, а ты мне не очень. Нет, я знаю, что ты рад, и все же твои мысли заняты чем-то другим. Я понимаю, иногда так бывает: даже если ты любишь человека, все твои мысли где-то в другом месте. Но с нами ведь такого никогда не бывало… Хотя нет, когда я вышла за Терри, и ты знал, чем все закончится… какая я была дура! Но я очень ждала нашей встречи после стольких лет, а ты… ты не со мной, милый. Что случилось? Ты ведешь себя, как будто влюбился.
— Нет, я не влюбился, Лиз, — сказал я. — Можешь сразу выбросить это из головы. Наверное, просто устал. Англию война порядком встряхнула, не то что Америку. Ты заметишь, что все мы стали немного странные…
— Вздор! — нетерпеливо воскликнула она. — Дело совсем не в этом! Про войну я все понимаю, но тут другое. Что-то происходит именно с тобой, Грег. Не отрицай.
Она уставилась на меня озадаченным, но любящим и почти материнским взглядом, и это меня потрясло, ведь до сих пор я играл роль старшего брата. Прежде я никогда не видел в Лиз этой жилки, даже не догадывался о ее существовании. И вдруг ни с того ни с сего я почувствовал себя сыном, который вернулся из университета сильно изменившимся, а мать не может меня узнать и волнуется. Я едва не сказал это вслух.
— Да, я волнуюсь, — продолжала Лиз, словно прочитав мои мысли. Она подалась вперед, уперев локти в колени и опустив на ладони подбородок. В ее больших серых глазах светились любовь и замешательство. Я сразу почувствовал себя героем греческой легенды, удостоившимся аудиенции богини. Странно, что одновременно с происходящим в номере «Ройял оушен» где-то далеко и давно юный Грегори Доусон исправно ходил на работу, а вечером возвращался домой.
— Ты говорил, что встреча с теми занудными старикашками пробудила в тебе какие-то воспоминания, — задумчиво глядя на меня, продолжала Элизабет. — Они, между прочим, тоже хорошо тебя помнят.
— Правда? — Я выпрямился. — Что они сказали?
— Нет, ну надо же! — воскликнула Лиз. — Сразу преобразился! Значит, дело все-таки в этом, я была права. Что они сказали? Ах да… не помню правда, кто именно… словом, они говорят, что сразу заприметили в тебе талант. Ты был умный и, как я поняла, даже дерзкий юноша. Впрочем, ничего интересного я от них не добилась, ужасные они зануды и сухари. Но ведь именно поэтому ты сам не свой, верно? Тебя не отпускает прошлое — причем давнее прошлое, и я никак не возьму в толк почему. — Она с вызовом посмотрела на меня.
Я не стал отрицать.
— Да, наверно, дело в этом. Хотя как знать. Впрочем, с вечеринки я сбежал именно потому, что начал думать об этих Харндинах — раньше их фамилия была Никси, — и вдруг почувствовал, что должен непременно вспомнить все, что случилось.
— Почему это так важно? — спросила Лиз. — Ты никогда мне о них не рассказывал, даже про торговлю шерстью ни словом не обмолвился. Милый Грег, я ничего не понимаю!
— Я тоже… пока. Но скоро надеюсь понять.
— Спать не хочешь?