При блеске дня
Шрифт:
— Почему «естественно»? — вырвалось у меня.
Она улыбнулась впервые за вечер:
— Потому что Джоку все нипочем. Вы ведь это знаете, не так ли?
Поскольку я в самом деле знал или по крайней мере смутно догадывался, я уставился на нее с разинутым ртом.
— Несмотря на беды и опасности, — быстро проговорила мисс Барнистон как бы в заключение привычного ритуала, — вы проживете долгую жизнь. Да, и будете много писать, хотя и не то, что думаете. Вы отправитесь на другую сторону света и заработаете там большие деньги, которые не принесут вам счастья. Утратив нечто
Мисс Барнистон встала во весь рост, и я тоже поднялся, сообразив, что она нас покидает. Она сделала шаг вперед и положила руки мне на плечи. Вид у нее был изможденный, она вдруг превратилась в обычную женщину, и я с потрясением увидел в ее глазах слезы.
— Я все расскажу вашей маме, Грегори, — тихо произнесла она. — Очень рада нашему знакомству. Ведите себя хорошо. Мы больше никогда не увидимся… здесь.
С этими словами мисс Барнистон стремительно вышла.
Она оказалась права, мы больше не виделись, и я даже не знаю, когда и как она умерла. Воцарилось тягостное молчание, и я сел обратно в кресло. Джок все молчал, и тогда я не выдержал:
— Эти часы меня с ума сведут!
Джок ухмыльнулся:
— Правда? А мне они даже нравятся. Чем они плохи?
— Не знаю. Мне все время чудится, что тиканье уносит нас прочь.
— Такого не может быть. — Он курил медленно и с удовольствием, отчего всегда складывалось впечатление, что его табак гораздо лучше вашего, хотя в действительности ему было все равно, что курить. — Я не рассказывал тебе прежде о Дороти, потому что ты бы отнесся к ней с предубеждением, и она бы это почувствовала. Она… особенная, как ты уже понял, и иногда ведет себя еще хуже, гораздо хуже, чем сегодня. Примерно пятнадцать лет тому назад она пережила страшный удар, который навсегда… как бы повернул ее боком к остальному миру, если ты меня понимаешь. Одна Дороти долго не протянет, да и я без нее уже не могу.
— То есть ты никогда ее не покинешь?
— Здесь она без меня жить не сможет, — ответил Джок, — но, если мне придется уехать, у нее есть подруга в Ворфдейле. Возможно, мы расстанемся уже очень скоро.
Я удивился:
— А куда ты уезжаешь, Джок? Часом не жениться надумал?
Он рассмеялся:
— Нет, я никогда не женюсь. Но скоро начнется война… да, я знаю, что думают об этом Элингтоны, однако война в самом деле не за горами.
Для меня это было новостью: не сама вероятность войны, а то, что он так твердо в нее верит.
— Допустим, но ты-то здесь при чем?
— Мы все будем воевать, Грегори, все. И ты тоже. Вот что имела в виду Дороти. Может, она это почерпнула из моей головы, или я набрался от нее, или мы узнали из разных источников. Так или иначе, это правда. Примерно через год или даже раньше начнется война. — Он произнес это спокойно (Джок никогда не пытался произвести впечатление на собеседника), просто констатируя факт.
Я принялся спешно вспоминать другие предсказания его сестры.
— Значит, вот что она имела в виду… Прости, Джок, но я ей не верю.
— Вот и славно, Грегори. — Он широко улыбнулся. — Что нынче дают
Браддерсфорд, ждавший меня за стенами особняка, тоже не поверил Дороти: даже уличные фонари, казалось, говорили, что я провел вечер в компании чудаков. Но часть моей души — та, что с опаской вглядывалась в темные углы, ожидая, что в любую минуту луч света выхватит из мрака создание из ночного кошмара, — вовсе не была так уверена. «Да ведь она чокнутая!» — говорил я этой части своей души. «Я тоже», — шептала в ответ она.
На следующий же вечер, это я четко помню, я отправился в гости к Элингтонам, хотя и не знал, кто из них будет дома. Погода была скверная, с порывистым ветром и моросящим дождем. Но мне было необходимо с кем-нибудь поговорить и желательно с кем-нибудь из Элингтонов. Дверь открыла Джоан. Она сказала, что внизу сейчас только она и маленький Дэвид. У Евы разболелась голова, и она легла спать; Бриджит где-то репетирует; мистер и миссис Элингтон наверху собирают вещи — утром мистер Элингтон отправляется в командировку на материк. (Оливер, понятное дело, был в Кембридже.) Мы вошли в длинную гостиную, и Дэвид на четыре секунды оторвался от книги, чтобы спокойно и четко со мной поздороваться. Мы сели, однако Джоан явно не сиделось.
— Как там на улице? — спросила она.
— Темно, ветрено и мокро, — ответил я.
Она вскочила.
— Давай прогуляемся. Умираю, как хочу подышать воздухом. Пойдем, у тебя хороший плащ, у меня тоже.
Спустя тридцать с лишним лет я по-прежнему вижу, как мы собирались на прогулку: Джоан застегнула плащ и надела твидовую шляпу с мягкими обвислыми полями, которая придала ее красивому бледному лицу этакую разнузданную притягательность; мутные желтые пятна уличных фонарей; мерцание влажных листьев лавра и бирючины; рокот далеких трамваев, ползущих по дорогам подобно золотым жукам. Я вновь ощущал руку Джоан на своей руке, когда мы, борясь с непогодой, сворачивали за углы, и щеки мне жег ледяной ветер с черных гор.
— Ты бы лучше гулял с Бриджит или Евой! — прокричала Джоан с напускным весельем, что было совершенно на нее не похоже. — Только не забывай, из всех Элингтонов мне одной по-настоящему есть до тебя дело, Грегори.
— Конечно, — ответил я, чувствуя, что она говорит правду — хоть и не всерьез. — Я пришел, потому что очень хотел поговорить с кем-нибудь из вас, и теперь понимаю, что лучшего собеседника и пожелать было нельзя!
— Между прочим, ты прав, — уже почти всерьез произнесла Джоан. — Я тоже давно хочу с тобой поговорить. — На нас вновь набросился ледяной ветер. — Давай найдем какое-нибудь тихое место!
— Куда пойдем? — проорал я.
— В лес Уэбли? — предложила она. Ей опять пришлось кричать, потому что вся улица воинственно грохотала под порывами ветра.
— Быстрей!
Взявшись за руки, мы двинулись дальше наперекор буре.
Когда мы свернули к лесу, ветер немного утих, зато редкие крупные капли воды, которые он то и дело швырял в нас, сменились настоящим дождем.
— Это уж слишком, — сказала Джоан. — Если не найдем укрытия, придется возвращаться! От деревьев в это время года никакого проку.