При дворе Тишайшего
Шрифт:
Образ этой девушки, с устремленным на небо взором, произвел неотразимое впечатление на смущенную душу юноши. Точно мечта или сказочная фея, мелькнула она на миг в этом окне, чтобы напомнить молодому грузину, что на небе есть Бог, к Которому следует обращаться, когда на душе лежит тягость, когда сердце томится печалью.
Леон закрыл окно и вернулся на тахту.
Было рано, и в доме все еще спали крепким утренним сном.
«Кто же это была? — размышлял Леон. — Как она горячо молилась и как рано встала!.. Какое горе гнетет
И, раздумывая над этими вопросами, Леон закрыл глаза. Мало–помалу его веки тяжелели; смутное видение мелькало еще пред его умственным взором, но и оно скоро исчезло. Словно мир и успокоение снизошли в сердце юноши, и он безмятежно, крепко заснул.
Спал он долго; горячий луч солнца, назойливо мелькая по его лицу, напрасно старался разбудить его. Бессонная и тревожная ночь давала себя чувствовать, и теперь Леон отсыпался, отдыхая во сне и телом, и душою.
— Вставай, ленивец! — стал тормошить его царевич Николай, весело смеясь и щекоча своего наставника. — Смотри, девушки уже к Куре за водой пошли! Вот, вот красавица Нина Каркашвилли!
Леон с трудом открыл глаза и с удивлением оглянулся. Он только что видел во сне родное селение, слышал гиканье и хохот смелых джигитов, топот скачущих коней и серебристый голосок девушек, певших грузинские песни; его грело жгучее родное солнце, он ощущал теплые поцелуи матери и благоухание диких роз, обвивавших гирляндами окно его комнаты.
— Мама! — сквозь дрему произнес он, беря чью–то руку, ласкавшую его.
Раскатистый смех был ему ответом и согнал наконец с него сонную дрему.
— Вставай, вставай! Джигиты пришли за тобой! — хохотал царевич, от души веселясь сонным видом Леона.
— Ах, это ты, царевич? — громко зевая, разочарованно спросил Леон.
— Ах, это я! — шалил мальчик. — А ты думал — Нина. Или, еще лучше, та русская боярыня? Нет, Леон, кто так долго спит, тому не видать красавиц.
— Тебя мать прислала ко мне?
— Нет, отец! — ответил шутливо царевич. — Но, разумеется, не мой, потому что он у нечестивого шаха!
— Зачем я отцу?
— Дело есть. Ночью наши приехали; говорят, дедушка поднимается, сам сюда ехать хочет.
— Царь Теймураз сюда собрался? — вскочил Леон.
— А почему бы ему и не собраться? — возразил мальчик.
— Я думаю, у него другое дело есть, чем по гостям ездить.
— Ты, князь Леон, вздорное говоришь… Разве дед по гостям ездит? Разорили поганые персы царство его, куда же ему было идти, как не к Александру Имеретинскому? Я думаю, не чужой царь имеретинский моему деду? Тестем ведь приходится. И не в гости в Москву он едет, а дело делать, царя русского в помощники себе просить.
Леон, безнадежно махнув рукой, горько возразил:
— Который год живем на Москве, а много мы сделали?
— Потому и не сделали, что матушка не умеет дело это повести… женщина она.
— Ты бы
Мальчик потрогал верхнюю губу, будто поглаживая воображаемые усы, и свысока надменным взором окинул своего наставника:
— Я сказывал и матушке, и отцу твоему, что надо делать, — важно проговорил он.
— Что же, они не послушались тебя?
— Они ответили, что я ничего не понимаю, — насупившись, сказал будущий воин. — Вот дедушка приедет, я покажу им всем, как я молод.
— Что же ты советовал? — полюбопытствовал Леон.
— Подкупить бояр! — чуть смутившись, ответил царевич и заискивающе заглянул в глаза Леону. — Ты думаешь, они не подкуплены? О, еще как! — с убеждением произнес он.
Леон задумчиво посмотрел на мальчика. Ведь этот маленький царевич был прав. Ему, Леону, самому часто приходила мысль, что дела его родины потому и не подвигаются вперед, что грузинское посольство не умеет за дело взяться или жалеет денег на подкуп, думая, что русские сами пойдут навстречу желаниям Грузии, или же боятся попасться впросак и еще пуще напутать. Но откуда эта мысль могла зародиться и так крепко засесть в юной голове царевича — это удивило Леона, и он спросил об этом у мальчика.
— Откуда? — повторил царевич. — Да сам догадался.
— Ну, этого еще мало, — разочарованно произнес Леон. — А из чего же ты догадался?
— А матушка послала однажды четки из изумрудов и яхонтов той боярыне… толстой такой, с круглыми глазами… Милославской, что ли!.. Она как–то была у матушки, увидела четки, ее глаза так и запрыгали от радости, и стала она их не в меру хвалить… Ну, знаешь, матушка и отдала.
— Таков наш обычай, ты разве забыл это? — внушительно спросил Леон.
Мальчик пожал плечами.
— Мало ли что! Вон я тоже раз похвалил скакуна князя Буйносова, а он мне его и не отдал. Ну, так вот у боярыни той даже руки задрожали, когда она четки в дар получила. И уж как благодарила она матушку, как благодарила!.. Не пересказать…
— И из этого ты заключил, что бояр надо подкупать? — рассмеялся Леон.
— Ты думаешь, я правда так глуп? — задорно спросил царевич. — Вовсе не это заставило меня так думать, а то, что сейчас же вслед за этим матушку и позвали во дворец. И она увиделась наконец с царицей… и с царем! — победоносно докончил он и взглянул на Леона.
— Ну и что ж из этого? Я знаю об этом свидании: оно решительно ни к чему не привело. Царевну просили даже скрыть это свидание.
— Но все–таки царь обещал подумать о нас!
— Он уже много лет думает о нас, — с насмешкой и горечью возразил Леон, — а что нам из того? Лучше было бы, если бы о нас подумали бояре, стоящие у кормила правления.
— Их надо подкупить, — вновь упрямо повторил царевич.
— Ах да, — вспомнил Леон, — ты мне недосказал своего вывода. Ну, царевну Елену вызвали во дворец, что же из этого?