При опознании - задержать

Хомченко Василий Федорович

– Сергей, вы же отчаянный, давайте сюда!
– Забила ногами, нырнула, вынырнула.
– Ах, как хорошо. Да вылезайте же. Не бойтесь, утонуть не дам.

Крик ее был, как приказ, и он послушался. Чувствуя, что поступает неразумно, разделся, как она, нагишом - не станешь же в исподнем купаться и поскорей бросился в воду.

Вода была теплая, ласковая. Сразу глубина по шею. Быстрое течение относило от берега, крутило и тут же прибивало обратно. Силаев немного поплавал, устал, давала себя знать почти трехмесячная отсидка. Нонна же плавала и на боку, и на спине,

раз за разом ныряла.

А на реку обрушился ливень - не ливень, а настоящий потоп. Струи били по голове, по телу, взвихривали и баламутили воду, взбивали пеной, казалось - Клязьма кипит. Кипело и в небе, откуда срывались потоки ливня, и они двое трепыхались в этом водяном хаосе, как две щепки, две оглушенные ударом рыбины. Гроза окружала реку широкой подковой; молнии то ослепительно вспыхивали, и глаза сами собой жмурились от света, то гасли, и тогда вокруг темнело, наступал мрак, еще более страшный, чем молнии. Гром гремел почти без передышки, от его ударов содрогалось пространство, грохот и треск перекатывались с одного края неба на другой. Молнии, казалось, целили прямо в них, так безрассудно и дерзко бросающих вызов стихиям. Конец одной стрелы-молнии, как раскаленный докрасна прут, вонзился в землю рядом с лодкой.

– А-а-а, - в упоении, как безумная, закричала Нонна и потрясла поднятыми вверх кулаками.
– Еще греми! Еще лей! А-а-а!..

А на Силаева напал страх. Знал еще с детства, что купаться в грозу очень рискованно - молнии бьют по воде чаще, чем по земле. И он крикнул Нонне, чтобы вылезала, не то ее убьет.

– А пусть, - крикнула она.
– Перун, Перун, убей нас! Убей!

Перун точно услышал ее крик, загремел еще чаще над самой головой, захлестал по реке молниями, как огненными кнутами, хотел покарать за кощунственное желание. Казалось - еще один удар грома, еще одна вспышка - и убьет их обоих.

Нонна не переставала кричать, вздымать руки к небу, вошла в такой раж, что Силаеву казалось - она, и правда, хочет, чтобы ее убило.

– Сергей, - снова назвала она его по имени, - покричим вместе: Перун, Перун, греми сильней, бей сильней!

И неожиданно Силаеву передался ее азарт, ее отчаянное, безумное желание, чтобы сильней гремел гром, чаще били молнии. Он пришел в то счастливое состояние, когда не только не боишься - радуешься опасности, играешь с ней в жмурки - жизнь или смерть! Он, как и Нонна, стал выскакивать из воды навстречу молниям, грому, протягивать к небу руки. "Боже, как хорошо, как замечательно в этой вольной стихии, в быстротечной Клязьме, - думал он.
– Я на свободе!"

– Да здравствует свобода!
– закричал он, чувствуя себя в этой стихии, как в битве, в той самой, что он избрал для себя на всю жизнь. Теплая, клокочущая вода, раскаты грома, как пушечная канонада, вспышки молний, и он, здоровый, молодой, не ведающий ни страха, ни колебаний... Вот в такие минуты и бросаются солдаты навстречу смертельной опасности, не жалея себя и своей жизни...

Молнии вдруг стали реже. Перун отъехал на своей колеснице, и перекаты его доносились чуть слышно, похожие на рычание большого,

но не злого зверя. Дождь стих, стал мельче, синеватые нити его потончали.

Первой вылезла из воды Нонна. К лодке шла не торопясь, смело, словно и не было никого рядом. Силаев поплавал в реке еще немного, пока она одевалась, потом пригнулся и, прикрываясь руками, побежал к лодке, вытащил из-под нее докторский халат, накинул на себя, а уж потом стал одеваться. Одетые сели рядом под лодкой - дождь еще сыпал, - грелись друг о друга.

– Мы - безумные, - сказал Силаев.
– Глупый риск купаться в грозу. Зачем?

– А я всегда купаюсь в грозу. И не боюсь, - похвасталась Нонна.
– Вы же не боитесь кидать бомбы.

– Хм... Бомбы. А я их не кидаю.

– А за что тогда в тюрьме сидели?

– За бомбы, - сказал он и засмеялся, глядя ей в лицо.
– А вы кто?

– Нонна.

– Ну, где учитесь, служите?

– Нигде. В этом году окончила гимназию. Выйду замуж за какого-нибудь губернского секретаря, пристава или провизора. Нарожаю детей... Послушайте, Сергей, возьмите меня в свою организацию. Я ничего не боюсь. Я хоть сегодня пошла бы на баррикады. Только во Владимире нет баррикад, - вздохнула она с сожалением.

– Замуж - и баррикады?
– мотнул головой Силаев. Нонна не переставала удивлять его своей эксцентричностью - то отчаянно легкомысленная, то слишком серьезная. Попробуй, пойми, какая она. Вот же приветила его, незнакомого мужчину, беглого арестанта, сидит с ним под лодкой на пустынном вечернем берегу. Не боится. Даже раздевалась вон... Что это - игра в романтику или просто недомыслие? В одном был уверен Силаев - в том, что Нонна сделает все, чтобы ему помочь. Об этом и спросил:

– Нонна, вы поможете мне выбраться из города?

– Вдвоем выберемся, - сказала она и резко тряхнула мокрыми волосами она выжала их и распустила, чтобы скорей просохли.
– А за это возьмете меня с собой. Ладно?
– И так глянула на него, такой сделала жест рукой, так повела плечом - ну словно царица указ объявила.

– Так сразу и решили?

– Я решаю сразу. Вы возьмете меня отсюда, не то я дома сдохну. Родителей ненавижу. Они бы меня давно выпихнули замуж, да я не хочу. Кто они? Дворяне, торгаши владимирские. Дают за мной большое приданое. Ух, до чего они мне противны со своей моралью. Дайте мне динамита, я подложу под их магазин и взорву. Я - единственная наследница их богатств, и они не чают дождаться внуков. Возьмете?

– Не знаю.

– Меня уже не раз сватали. На приданое охотников хватает. Отцу и матери сказала: выдадите силком - на воротах повешусь и напишу, что родители петлю на шею надели. Они меня сумасшедшей считают. Приглашали докторов из Москвы. Один все приглядывался ко мне, изучал, правда ли я сумасшедшая, а потом предложил руку и сердце. Старый хрыч, песок сыплется, на колени стал, а подняться не может, ревматик чертов. Комедия.

Она придвинулась к нему, положила ему руки на плечи, несколько секунд глядела в лицо, потом сказала тихо и решительно: