При опознании — задержать
Шрифт:
— Как вы меня, Сергей Андреевич, мучаете. Как мы надоели друг другу. Одно из двух: или признавайтесь чистосердечно, помогите мне кончить следствие или, в конце концов, убегайте из тюрьмы. Убежите — и я приостановлю дело, пока вас не поймают.
Слова эти оказались пророческими — Силаев бежал.
…И вот Силаев сидит в овраге, в кустах, на свободе.
Дно оврага заросло густой высокой травой и кустарником, по краям стоят старые вербы, видно, их посадили, чтобы не размывало склоны. Трещат в траве кузнечики, некоторые вскакивают ему на руки, на сапоги. Вскочит, посидит, потрёт ногой об ногу, пострекочет и спрыгнет. И повсюду краснеет
Представил, какой шум-тарарам сейчас в тюрьме, как шныряют по городу сыщики, переодетые жандармы, рыщут по улицам, по дворам, расспрашивают, приглядываются, ищут бежавшего. Предупреждены полицейские, дворники, будут задерживать всех стриженых…
Овраг спускался к реке Клязьме. С того места, где сидел Силаев, он видел полоску мерцающей под солнцем воды и песчаный, жёлтый, как просо, безлюдный бережок. Силаев знал, что ему, хочешь не хочешь, придётся возвращаться к людям. Без их помощи, без документов, одежды, в которую он мог бы переодеться, без денег выбраться из города очень мало шансов. И он стал следить за берегом, за рекой, не придёт ли кто на пляж купаться и загорать. Сидел, ждал, но никого не увидел. Решил перебраться поближе к берегу, полез через кусты. Чем ближе подходил к реке, тем шире она открывалась перед глазами. Оказался в молодом осиннике, в котором светились и белокожие тела берёз. В этом осиннике Силаев и остановился. Возбуждение и радость, охватившие его сразу после побега, теперь угасли. Понял, что не менее важное и трудное — впереди.
Захотелось есть — время обеда давно прошло. Сорвал листик щавеля, пожевал, стало кисло во рту. Вот и с едой задача, где её достать?
К концу дня погода стала меняться. Поднялся ветерок, сперва лёгкий, с приятной прохладой, потом ветер покрепчал, стал порывистым и сырым. Небо, до тех пор чистое, посерело, откуда-то появились тучки, они набухали и сливались друг с другом. Шло к дождю и не к тихому, летнему, а к ливню. Зашелестело, зашуршало в кустах, осины закачались, залопотали листьями и, казалось, вместе с кустами и волнами травы побежали вслед за ветром за реку, на луг и ещё дальше, туда, где темнел лес. Все стремилось на вольный простор, бежало, летело, спасалось бегством; туда же неслись тучи и птицы… Вот и ему бы так помчаться, подхватил бы его ветер и понёс неважно куда, лишь бы подальше…
Потемнело — овраг стал страшным и зловещим. Невольно подумалось, что в такие овраги водят расстреливать.
Силаев оглянулся по сторонам, ища, где бы спрятаться, когда хлынет дождь. Никакого укрытия поблизости не заметил и стал пробираться ещё ближе к реке, может, там есть какая-нибудь лодка. И вот на берегу, на песчаной отмели, увидел девушку в красном. Она сидела спиной к нему на перевёрнутой вверх дном лодке с раскрытой книгой на коленях и глядела на воду. Ветер трепал подол её красной юбки, плотно обвивая ноги, взметал золотисто-рыжие густые волосы, а она сидела неподвижно, как статуя. Несколько минут Силаев следил за ней, нетерпеливо ждал, когда же она повернётся в его сторону, хотел увидеть, кто она и какая она. И подумал, что, может, она и есть тот человек, которого послал ему бог. Все равно придётся к кому-нибудь обращаться за помощью. Так какая разница — к кому. И Силаев вдруг поверил, инстинктивно почувствовал, что в ней, в этой девушке в красном, и есть его спасение, она выручит, поможет в беде. Не снимая халата и фуражки, пошёл к ней напрямик. Шёл и боялся напугать, как птичку или ящерку, своими шагами, неосторожным словом, молил бога, чтобы девушка не убежала от него.
Она услышала
— Добрый день, — сказал, подходя, Силаев. — Вас сейчас дождь застигнет.
— Застигнет, — согласилась девушка — было ей не больше девятнадцати. — А я и жду ливня и грозы.
— Вот как? — удивился Силаев, чувствуя себя неловко под её пристальным взглядом. — «Разглядывает, кто я и почему тут», — подумал он.
Девушка пригласила сесть, хлопнув рядом с собой ладонью по днищу лодки. Он присел, стараясь не глядеть ей в глаза, которые все так же пронизывали его. Ветер швырнул её длинные упругие волосы ему на плечо, и он невольно отодвинулся.
— Вот сейчас стихнет ветер и хлынет дождь, — радостно сказала она.
И действительно, ветер вдруг затих, все смолкло, не колыхнётся листок, не шевельнётся трава, платье девушки. Спокойно и неподвижно повисли пряди волос. Упали первые крупные капли.
— Дождик, дождик, пуще! — крикнула она, вскочила с лодки и протянула руки к небу. — Пу-уще!
Силаеву не улыбалось мокнуть под дождём. Он поднял нос лодки и положил его на причальный столбик. Теперь было где укрыться. И когда дождь пошёл сильней, Силаев первым залез под лодку.
— Вы же вымокнете, — сказал он. — Прячьтесь.
Девушка кинула ему под лодку книгу, потом и сама туда залезла. Сидели, поджав под себя ноги, касаясь друг друга плечами. Дождь шёл прямой, барабанил по днищу лодки, струи хрустальными нитями безостановочно стекали по бортам, и казалось, что оба они были опутаны этими нитями, как сетью.
— Давайте познакомимся. Меня зовут Сергей Андреевич.
— Нонна, — назвалась она и снова, как в первую минуту, пристально, а теперь ещё и насмешливо поглядела на него. Медленно, украдкой протянула к нему руку и сдёрнула с головы фуражку. — Стриженый! Это кто ж вас постриг? — спросила она таким тоном и так усмехнулась, что Силаев понял: Нонна о чем-то догадывается.
— Да уж постригли, — сказал он.
Она сама надела ему фуражку. Отодвинулась чуть подальше, скрещёнными руками охватила себя за плечи, сказала совсем тихо, словно боялась, что кто-нибудь услышит.
— А я знаю, кто вы. Знаю. Вас сегодня искали. Это вы из тюрьмы убежали? Правда, вы?
И такое в глазах ожидание, такая надежда услышать в ответ «да», что Силаев сразу признался.
— Ах, как чудесно! — воскликнула Нонна в восторге. — А вас ищут конные жандармы и полиция. Вы сломали решётку? Спустились на верёвке? По вас стреляли? За вами гнались?
— Нет, — покрутил он головой, — убежал тихо, без стрельбы, и никто за мной не гнался. Никакой романтики.
И он рассказал про побег. Нонна слушала, затаив дыхание, и её припухлые губы слегка шевелились, словно она повторяла про себя то, что рассказывал Сергей.
— Убежал и вот прячусь в кустах, как заяц, — сказал Силаев. — Не знаю, как выбраться из города.
Нонна не сводила с него глаз. Огромные лучистые, синие, они неотрывно смотрели на Сергея. Да, она была очень хороша! Красавица. Это было видно с первого взгляда. Не заметить её было нельзя. Самой яркой, выразительной чертой были у неё глаза. Казалось, они жили своей самостоятельной жизнью — радовались, смеялись, говорили, молчали, сердились. Их и заметил в первую очередь Силаев.
В резких её движениях, упругих жёстких волосах, в том, как высоко она держала голову, как смотрела, чувствовалось, что у неё сильная воля и что она способна на отчаянные поступки.