При попытке выйти замуж
Шрифт:
Если бы на свете существовали приборы, измеряющие человеческое удивление, то в этот момент они могли бы подтвердить, что я пошла на рекорд. Я не видела ничего более удивительного, чем мой шестидесятилетний сосед Сергей Викторович, слесарь по профессии и доминошник по призванию, стоящий передо мной в черной майке, тренировочных штанах с вытянутыми коленками, голубых носках и в тапочках, но с букетом из белых роз, белых лилий и белых хризантем. Да, он протягивал букет мне в присутствии, заметьте, собственной жены.
Что
— Это… мне? — уточнила я.
— Ну не мне же! — ответила Галина Аверьяновна.
Действительно, если Сергею Викторовичу и дарить кому-то цветы, то не своей же жене.
Я взяла букет.
— Скажи ему, что нельзя такие дорогие вещи оставлять под дверью, — продолжала верещать Галина Аверьяновна. — Он что, дурак у тебя? У нас тут и бомжи ходют, и алкоголики. Если даже с кладбищ цветы воруют, то уж отсюда и подавно. А он — глянь! Положил цветочки НА ПОЛ и пошел.
Я наконец поняла, что случилось. Букет лежал у моей двери, соседи увидели, взяли его себе «на хранение» и теперь ругались на меня за то, что «мой молодой человек» позволяет себе такие дурацкие выходки.
Соседей можно было понять. Роскошные цветы действительно вызывающе контрастировали с обликом нашей лестничной клетки, и я впервые подумала: а не поменять ли мне дверь в квартиру на более приличную? А то уж очень она, дверь то есть, страшная.
Впрочем, «молодой человек» Вениамин Гаврилович, а я не сомневалась, что это он положил сюда букетик, наверняка не представлял, какой поднимется переполох.
Соседи, казалось, еще долго могли воспитывать меня, но, к моей великой радости, в квартире зазвонил телефон. Пока я возилась с ключами, Галина Аверья-новна продолжала еще что-то говорить, но уже вполнакала, без прежнего чувства, больше для проформы. Открыв дверь, я извинилась перед ней и бросилась к телефону, оставляя на полу грязные мокрые следы, но не успела. Телефон предательски замолчал, как только я протянула к нему руку. Ладно, в конце концов, если я кому-то сильно нужна — перезвонят. Долг вежливости, однако, требовал, чтобы я рассыпалась в благодарностях по поводу цветочков. И я позвонила Ильину на мобильный:
— Спасибо, Вениамин Гаврилович, вы необыкновенно милы. На такие розы я не рассчитывала даже на собственных похоронах.
— Саша! — Ильин старался говорить укоризненным тоном. — Разве так можно? Не мрачновато ли шутите?
— Какие уж тут шутки! Давайте серьезно, Вениамин Гаврилович. Бросаете дорогущий букет на пол, в грязном неохраняемом подъезде, у нас тут бомжи толпами ходят, ну куда это годится? Вы бы еще бумажник на коврике оставили.
— Не подозревал в вас такой рачительности, — Ильин вздохнул, — поверьте мне, букет цветов для очаровательной девушки мне по силам.
— Вам-то по силам, а я-то рисковала остаться без цветов! — Мне казалось, что я очень тонко и ненавязчиво внушаю Ильину простую истину:
— В следующий раз приставлю к букету охранника, идет?
— Отлично. А какие вкусы у вашего охранника? Что он пьет — чай, кофе, лимонад?
— Воду из-под крана, — сердито сказал Ильин.
— Кстати, об охраннике. Он у вас только цветы развозит или еще охранять умеет?
— Умеет, — Ильин опять рассмеялся. — Я его не для развоза вам предлагал, а для охраны, как вы сказали, дорогущего букета.
— А в аренду вы охранника не сдаете? На тот период, когда букет уже не требует охраны и находится в безопасном месте?
— А что? — Ильин встревожился. — Вам что-то угрожает?
— Я тут задумала одно рискованное мероприятие, нет-нет, не опасное, но все же… С вооруженным человеком будет спокойнее.
— Саша! — Ильин заорал так, что я чуть не оглохла. — Что за глупости вы придумываете?! Какое рискованное… Я сейчас к вам приеду, я в двух шагах от вас.
Вот. Что и требовалось доказать. На самом-то деле мне охранник не нужен — Юрий Сергеевич Мохов позаботился о моей безопасности. Но, похоже, Вениамин Гаврилович готов проявлять ко мне интерес только в экстремальных условиях. В мирное же время я ему безразлична.
Ильин действительно примчался через пять минут. На лице его застыла мученическая гримаса, и, как мне показалось, он удивился, застав меня живой и здоровой.
— Что вы задумали?! — нервно спросил он. — Куда собрались?
Мне стало стыдно. Доводить до исступления хорошего человека — просто свинство.
— Я пошутила. Самое опасное, что мне приходилось делать в последнее время, — это ходить на работу. Там такие у нас страсти-мордаста!
Ильин грустно посмотрел на меня, помолчал и с некоторым усилием произнес:
— А вы жестокая, Саша. Пользуетесь… пользуетесь…
— Вашей доверчивостью?
— Моей… моей… впрочем, это неважно. Рад, что тревога оказалась ложной. Разрешите откланяться. — Он и вправду слегка поклонился.
— Нет, не разрешу, — я изо всех сил изображала раскаянье. — Останьтесь, пожалуйста, я вас чаем напою.
Ильин молчал и смотрел на меня как-то странно. «Уйдет, — подумала я, — сейчас уйдет. Обиделся».
— Не хотите чаю? — спросила я жалобно. — У меня хороший.
Выражение его лица свидетельствовало, что к чаю он равнодушен, во всяком случае сейчас.
— С вареньем, — прошептала я. — С вишневым.
Ильин молчал, и мне казалось, что молчать он будет вечно. Поэтому, когда он обрел наконец дар речи и спросил безжизненным голосом: «А кофе есть?», я вздрогнула от неожиданности.
— Есть! — Я схватила его за руку и потащила в кухню. Он подчинился, но из транса выходить не собирался. Выпив кофе почти залпом и молча, он опять засобирался уходить: