Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г.
Шрифт:
В исторически сложившихся местах компактного поселения немцев колонисты жили в относительной изоляции не только от других народов, но и от других немецких переселенцев, что объясняет сохранение ими религиозных, культурных, диалектных особенностей тех немецких княжеств, из которых они в своё время иммигрировали в Россию. Там, где немцы жили численно небольшими группами в контакте с другими народами, прежде всего русским, усиливался процесс их языковой и этнической ассимиляции. В особенности это относится к городским немцам. Важным фактором приобщения немцев к русскому языку стало распространение на них в 1874 г. всеобщей воинской повинности.
Переселение немцев в Россию, на русскую почву дало в итоге такой самобытный этнический феномен, как российские немцы, которые синтезировали в себе качества русского и немецкого народов. В основной своей массе российские немцы принадлежали к крестьянскому и мещанскому сословиям, входили в качестве важного качественного компонента в трудовые ресурсы России и серьёзной угрозы для территориальной целостности империи не представляли.
Иначе
Первым забил тревогу Юрий Самарин ещё в 1848 г. («Письма из Риги»), а затем в 1868–69 гг. (серия выпусков «Окраины России», статьи в газете «Москва», в которых, в частности, указывалось «на неминуемые последствия постепенного упадка доверия к России в тамошнем простонародии»).
Главным оппонентом с остзейской стороны выступил профессор русской истории в Дерптском университете Карл Ширрен, читавший свои лекции по-немецки, превозносивший всё немецкое в России и считавшийся в своей среде «публицистом, не имевшим себе среди остзейцев равных». В своём ответе Самарину{300} он, в частности, заявил: «Почва, на которой мы стоим, принадлежит Царю, Империи и нам, но отнюдь не народу Вашему… Временно и условно российское господство в Прибалтике, а не привилегии балтийских немцев». (Примечательно, что в современной ФРГ действует общество Карла Ширрена, которое ежегодно проводит День Карла Ширрена как День прибалтийской культуры.)
Вслед за Самариным в спор с остзейцами включились редактор «Московских ведомостей» Михаил Катков и представители славянофильского направления в русском общественном движении во главе с Аксаковым [81] .
Под впечатлением революционной смуты 1905 г. в Прибалтийском крае профессор А.С. Будилович произнёс следующие полные отчаяния и надежды слова: «На заре европейской истории всё Балтийское море называлось Венетским, т.е. Славянским или Славянолетским. Ещё в XIII в. даже южные побережья его, на протяжении от Гданска до Любека, заселены были славянами. Теперь они онемечены. Осталась в руках славян лишь небольшая восточная часть Балтийского побережья, по линии от Торнео до Полангена. Ужели мы не приложим всех усилий, чтобы обеспечить за Россией, за Славянством хотя этот клочок его заветного достояния? Не для Петербурга лишь, но и для всей Империи это побережье необходимо как свет и воздух, как единственный свободный выход на простор океана. Ужели мы дозволим отрезать этот выход, станом ли то вооружённых союзников или системой инородческих автономий?»
81
В 1864 г. «Московские ведомости» М.Н. Каткова поместили 10 передовых статей с критикой положения в прибалтийских губерниях, в 1865–33, в 1866–6, в 1867–23, в 1868–18, в 1869–32, в 1870–25. Газета «Голос» А.А. Краевского посвятила прибалтийской проблематике за 1866–1870-е гг. 104 статьи, в том числе статьи М.П. Погодина, которые затем вышли отдельной книгой «Остзейский вопрос. Письмо к профессору Ширрену». Особую роль сыграла также газета славянофилов «День». В 6-й том Полного собрания сочинений Аксакова вошла 21 статья по остзейскому вопросу. Источник: Шнепс-Шнеппе М. Немцы в России. М.: Алгоритм, 2011. С. 108, 109, 117, 120–121.
«Нет, этого не может быть, — заключает А.С. Будилович, — не должно быть. Порукой в том всё наше прошлое, величие нашего народа, его высокие культурные идеалы, его неисполненное мировое призвание. Соединёнными силами государства и общества, науки и литературы, наконец возрастающим напором своей колонизационной волны Россия сумеет обеспечить своё державное положение на этих побережьях, пока не завершатся её судьбы как представительницы Славянства и носительницы восточно-христианской образованности»{301}.
Профессор Будилович не мог знать, что у Российской империи почти не оставалось исторического времени, чтобы реализовать такую программу. Ведь надо было пересматривать всю политику правительства в отношении окраин.
Пример Прибалтийского края свидетельствует, что традиционная политика не помогала раскрытию ни высоких культурных идеалов, ни величия нашего народа. О катастрофических упущениях в этой области может свидетельствовать
О том, как обстояли дела на самом деле, явствует из записки помощника уездного начальника (Юрьевский уезд). Примечательно, что содержание записки строится в контексте определения и формулирования угрозы для русского дела в Прибалтике. Это: немецкая колонизация, связанная с наплывом в уезд немецких иммигрантов из Германии [82] , которые как «элемент неблагонадёжный», принимая русское подданство, могут захватить в свои руки весь край. Будучи убеждённым, что это «немецкое нашествие» следует предупредить и парализовать, автор записки начинает считать русские силы и приходит к неутешительным результатам. Он, в частности, пишет: «Известно в общем, каково положение эстонского народа в Юрьевском уезде, но ещё хуже положение проживающих здесь русских». Далее следует повествование о горькой судьбе 10 тысяч человек, предки которых бежали сюда зимой по льду Чудского озера ещё во второй половине XVIII в. и укрывались эстонцами в лесах от розыска властей. Это были раскольники и беглецы от помещичьего произвола и рекрутчины. Чтобы узаконить их пребывание в крае и спасти от возвращения на родину, лифляндские власти приписали их в мещане городов прибалтийских губерний, хотя беглецы продолжали жить по западному берегу Чудского озера в основанных ими деревнях. Тогда земли были свободны, и русским жить было хорошо. О землепашестве никто не думал, так как озеро давало в изобилии рыбу не только для пищи, но и для продажи и обмена. С начавшимся в 1840-е гг. межеванием земель большинство русского населения [83] оказалось на землях частных владельцев-баронов и попало к ним в кабалу в результате постоянно повышаемой арендной платы за те сажени земли, где русские построили свои жалкие лачуги. И вырваться из этой кабалы в условиях остзейского особого порядка не было никакой возможности.
82
Согласно данным на 1898 г., в Юрьевском уезде с жёнами и детьми проживали 248 германских подданных. За время с 1890 по 1898 г. приняли российское подданство и поселились в пределах Юрьевского уезда 87 человек, из них: владельцев имений — 2, остальные — арендаторы, собственники домов, ремесленники.
83
Мещанам, оказавшимся на казённых землях, были отведены небольшие клочки земли, занятые ими под огороды и постройки.
В зимнее время — рыбный промысел. Отсюда по всему краю направлялись торговцы снетками, сигами, лещами и разными русскими товарами (например, изделия, сплетённые из камыша). Для рыболовства юрьевские русские снимали у немецких помещиков рыбные ловли и в других местностях края, но иногда встречали сопротивление со стороны эстонцев, которые под угрозой убийства [84] требовали прекращения ловли, заставляя русских отказываться от приобретённого права в ущерб себе. И это при том, что рыбный промысел не давал средств к существованию из-за естественного прироста населения и хищнического способа ловли рыбы.
84
Из одного судебного дела следует, что один из рыбаков был убит, а начатое следствие было прекращено за недостатком улик ввиду единодушного запирательства эстонцев — свидетелей по делу.
С ранней весны и до глубокой осени — полукочевой образ жизни в поисках пропитания работами иного рода, дающих от 29 до 90 рублей. Из них: 11 руб. — податный и паспортный сбор в год на человека, до 12 руб. — аренда земли под дом и огород, 1 руб. 50 коп. — за право ловли рыбы в озере, 20–30 дней работы на мызе барона — за сбор хвороста для топлива в лесу хозяина. Большинство мещан были постоянно обременено недоимками, и это препятствовало их переходу в крестьянское сословие, который удался лишь немногим счастливчикам.
Говоря о старообрядцах, автор записки с уважением отмечает, что этот могучий отпрыск народа, создавшего наше государство, несмотря на оторванность в течение более века от своей Родины, сохранил свою национальность, а также верования и обычаи и, обладая колонизаторскими наклонностями, сумел повлиять на эстонцев, сделать их солидарными с собою и отчасти обратить их в свою веру [85] .
Далее помощник уездного начальника, имея в виду наплыв немецких иммигрантов в уезд и опасности, с ним связанные, делает следующие выводы политического характера.
85
Если православные русские затерялись в массе эстонцев, утратив русский язык, перейдя в лютеранство и сохранив только тип русский и фамилии Иванов, Сидоров, Тепанов (Степанов), то в среду старообрядцев интегрировались эстонцы Родизон Кохтумисов (судья), Федот Рятсепов (портной), Прокоп Кирье, Ландсберг и многие другие, даже из Пруссии попавший в Юрьевский уезд поляк Крассовский стал старообрядцем.