Прибалтика. Почему они не любят Бронзового солдата

Емельянов Ю. В.

В 1944—1945 годах в Литве вступили в строй 1802 про­мышленных предприятия. В 1945 году промышленное производство в Литве достигло 40% от довоенного уров­ня. В 1946 году на основе принятого Верховным Советом СССР пятилетнего плана восстановления и развития на­родного хозяйства всей страны были приняты пятилетние планы восстановления и развития прибалтийских совет­ских социалистических республик.

Рост промышленного производства сопровождался и увеличением рядов рабочего класса. За годы войны ко­личество рабочих сократилось в 2 раза. Сразу же после окончания войны из Литвы выехало немало польских ра­бочих. Однако эти потери были быстро компенсированы. Если в 1945 году число рабочих составляло 38,3 тысячи человек, то в 1951 году — 86,4

тысячи. Только в системе фабрично-заводского обучения было подготовлено 20 тысяч молодых рабочих. В «Истории Литовской ССР» от­мечалось: «В Москве, Ленинграде, Риге и других про­мышленных центрах страны рабочие осваивали сложные специальности, повышали квалификацию. Братские рес­публики оказывали помощь и кадрами. На ряде важней­ших участков народного хозяйства Литвы работало значи­тельное число прибывших по направлениям высококвали­фицированных инженеров, техников и рабочих, которые сыграли важную роль в развитии индустрии». Литовские историки подчеркивали: «Осуществляя социалистическую индустриализацию, трудящиеся Литвы опирались на мощную материально-техническую базу всего Советского Союза».

Подобная помощь оказывалась и промышленности других прибалтийских республик. Как и в Литве, восста­новление народного хозяйства Эстонии сопровождалось его индустриализацией. К началу 50-х годов важнейшей частью экономики республики стала промышленность. В 1946—1950 годах особенно быстро развивалась добыча сланцев и была создана газосланцевая промышленность. В 1948 году был сдан в эксплуатацию газопровод Кохтла- Ярве — Ленинград. Быстро восстанавливалась промыш­ленность Латвии. В 1948 году ее промышленная продук­ция составляла 81% от уровня 1940 года.

Одновременно была оказана чрезвычайная помощь сельскому хозяйству прибалтийских республик, разорен­ному хозяйничаньем оккупантов. В конце 1944 года были приняты постановления о ликвидации последствий окку­пации в сельском хозяйстве Прибалтики. В первые же по­слевоенные годы в Литве для строительства на селе было выделено 1,2 миллиона кубометров леса.

Чрезвычайные меры были приняты и для ликвидации последствий неурожая 1946 года. Только Латвийской ССР было отпущено около полумиллиона пудов зерна для ве­сеннего сева. В Латвию были направлены тысячи тракто­ров и сельскохозяйственных машин, до 100 тысяч тонн минеральных удобрений. Такая же помощь была оказана Эстонии и Литве.

Сразу же после окончания военных действий на терри­тории трех республик были восстановлены нормы распре­деления земли в соответствии с проведенными в 1940 году аграрными реформами. В то же время пределы норм землепользования для лиц, сотрудничавших с оккупанта­ми, были сокращены до 5 га. Остальным же землепользо­вателям норма была увеличена до 10—15 га.

Только в Литве 96,3 тысячи новоселов (сельскохозяй­ственные рабочие, безземельные и малоземельные кре­стьяне, сельские ремесленники) получили 688 тысяч га. Новыми землями наделялись прежде всего семьи красно­армейцев, партизан и всех, кто боролся против оккупан­тов. Получивших землю было на 21 тысячу человек боль­ше, чем до войны.

В результате новой аграрной реформы изменился со­циальный состав крестьянства и распределение земли на селе. Так, в Латвии середнякам теперь принадлежало 80% всех сельской земли. В руках прежних крупных владель­цев, земельная площадь которых до реформы превышала 30 га, осталось 10% крестьянской земли. На их долю при­ходилось 20% всех крестьянских хозяйств (45 тысяч).

Сразу же после освобождения Литвы были возобнов­лены усилия по ликвидации неграмотности и малограмот­ности. В 206 школах для взрослых обучалось 18 тысяч че­ловек. К сентябрю 1945 года в республике было открыто 1747 изб-читален, 15 домов культуры.

В первый учебный год после изгнания гитлеровцев из Литвы в школах не училось 10% детей школьного возрас­та. 10 марта 1946 года Совет министров Литовской ССР обязал уездные исполкомы открывать начальные школы

во всех местах, где расстояние до ближайшей школы было больше трех километров и где насчитывалось не ме­нее 15 учеников. К 1948/49 учебному году доля детей шко­льного возраста, которые не учились в школах, сократи­лась до 1,9%.

В прибалтийских республиках создавались дворцы и дома пионеров, станции юных техников, юных натурали­стов, детские спортивные и музыкальные школы, открыва­лись летние пионерские лагеря, организовывались спар­такиады, олимпиады, слеты учащихся.

Восстановление Советской власти в Прибалтике со­провождалось бурным развитием народного хозяйства, образования, культуры прибалтийских стран. Эти процес­сы встречали активное противодействие со стороны тех, кто сотрудничал с оккупантами. Затаившись в лесах или в городском подполье, враги Советской Прибалтики про­должали наносить удары по тем, кто олицетворял новую жизнь, принципы социальной справедливости.

Таких оставалось немало, несмотря на их массовое бегство от Красной Армии, а затем аресты оставшихся коллаборационистов, проведенные НКВД. По оценке Р. Мисиунаса и Р. Таагепера, «в лесах было много разроз­ненных групп немцев, балтийских частей германской ар­мии, литовских националистических партизан, а также эс­тонских ветеранов финской армии... Вскоре, — по словам двух историков, — к ним присоединились люди, бежавшие от призыва в Красную Армию, и дезертиры. Новые попол­нения были результатом недовольства перераспределе­нием земли и других социальных перестроек».

Социальной базой нелегальных вооруженных форми­рований явились те слои общества, которые в наиболь­шей степени пострадали от преобразований общества, и прежде всего от новой аграрной реформы. Говоря о хо­зяйствах бывших сельских богачей, «История Латвийской ССР» писала: «По площади земель и ряду других показа­телей эти хозяйства были доведены до положения серед­няцкого, однако причислить их к середняцким хозяйствам все же было неправильно, так как они отличались от обыч­ных середняцких хозяйств большим количеством инвента­ря, общей состоятельностью и другими признаками преж­них эксплуататорских хозяйств, тенденции которых они стремились продолжить и в новых условиях. С каждым го­дом число таких хозяйств и их общая земельная собствен­ность сокращались, экономическая мощь их шла на убыль. Естественно, что среди этой прослойки крестьян было немало ярых врагов земельной реформы и других мероприятий Советской власти».

Мисиунас и Таагепера так оценивали масштабы анти­советских сил: «В период наивысшего подъема в их рядах участвовало от 0,5 до 1 процента всего населения...» В Литве «к весне 1945 года около 30 тысяч вооруженных лю­дей бродили в лесах. Косвенные данные по Латвии позво­ляют предположить, что в период максимального подъема вооруженного сопротивления в лесах находилось от 10 до 15 тысяч человек... Схожее положение было и в Эстонии, где «лесное братство» временами насчитывало до 40 ты­сяч человек».

В своих оценках антисоветского подполья Мисиунас и Таагепера исходили из того, что многие активные участ­ники вооруженной борьбы порой временно прекращали ее, и поэтому общее число ее участников было еще боль­шим: «Некоторые «лесные братья» возвращались в города с поддельными документами для проведения разведки и пассивной работы сопротивления или для того, чтобы на­всегда оставить лесную жизнь... По мере того как органи­зованные части повстанцев несли потери, некоторые из их сторонников переходили к активным действиям... Поэ­тому невозможно провести точную линию между повстан­цами и неповстанцами. Средняя продолжительность учас­тия в «лесном братстве» составляла два года. За 8 лет ин­тенсивных боев (1945—1952) в литовском повстанческом движении участвовало около 100 тысяч человек. Латвий­ские и эстонские «лесные братства» включали соответст­венно 40 тысяч и 50 тысяч». (М.Ю. Крысин сомневается в реальности этих цифр, считая, что «они несколько завы­шены».)