Причуды любви

Глин Элеонора

Лаура же, которая была далеко не глупа, почувствовала, что Тристрам несчастлив, хотя, может быть, и влюблен в свою красавицу-жену, и что, следовательно, наступит момент, когда, высказывая ему сочувствие, можно посеять в его сердце вражду к жене и сомнения в ней.

— Милый мой Тристрам, почему вы мне не сказали о вашей женитьбе? — начала она. — Разве вы не знаете, что меня радует решительно все, что приятно вам? — и Лаура, опустив глаза, вздохнула. — Я всегда понимала вас и сочувствовала всему, что шло вам не на пользу!

И

Тристрам, как ни удивительно, забыл все упреки и сцены, которые она ему делала в течение года, и почувствовал к ней симпатию. Так приятно было сознавать, что есть, значит, женщина, преданная ему!

— Это очень мило с вашей стороны, Лаура, — произнес он.

— Но скажите мне, действительно ли вы счастливы… Тристрам? — Лаура запнулась перед тем как произнести его имя. — Ваша жена красива, но, видимо, очень холодна. А я знаю, дорогой… — она опять запнулась, — я знаю, что вы не любите холодных женщин.

— Не стоит разбирать мою жену, Лаура, — ответил он. — Расскажите мне лучше, как вы поживаете. Позвольте, когда мы с вами виделись в последний раз? В июне?

В сердце Лауры закипела злость — значит, он даже не помнил, когда они виделись в последний раз! Это было в июле, после футбольного состязания в Итоне.

— Да, в июне, — печально подтвердила она, снова опуская глаза. — Вы, Тристрам, должны были уже тогда сказать мне о вашей женитьбе, а то это было для меня таким ударом, что я серьезно заболела. В то время вы ведь, должно быть, уже были помолвлены!

Тристрам промолчал: разве мог он сказать правду?

— Не станем об этом говорить, — повторил он. — Забудем лучше все старое и начнем новое. Вы всегда останетесь мне другом, я в этом уверен. Вы всегда и были им… — Но тут Тристрам почувствовал, что это уже совсем ложь, и остановился.

— Конечно, я всегда останусь вашим другом, дорогой… Тристрам! — ответила Лаура, делая вид, что очень тронута.

А Зара, пытавшаяся разговаривать с герцогом, увидела лишь, что Лаура вздрогнула и с серьезным видом опустила глаза. И Зарой вдруг овладело такое бешенство, что она не слышала ни одного слова из того, что ей говорил герцог.

Тем временем леди Анингфорд отошла к окну с Вороном.

— Ну, как по-вашему, Ворон, все ладно? — спросила она, и поскольку тот понимал ее с полуслова, как леди Этельрида герцога, он не спросил, что она имеет в виду, а сразу ответил:

— Будет когда-нибудь, если только их с самого начала не унесет течением.

— Не правда ли, она загадочная натура, Ворон? Я уверена, что у нее в жизни было что-то трагическое. Вы ничего не слышали?

— Ее мужа убили в драке в Монте-Карло.

— Из-за нее?

— Не знаю. Но не думаю, потому что если у женщины такой спокойный и высокомерный вид, как у леди Танкред, и если она так холодна и надменна, то можно не сомневаться, что ей нечего стыдиться в прошлом.

— В таком случае почему между ними такая холодность? Посмотрите на Тристрама! По-моему, он очень дурно

делает, что сидит и разговаривает с Лаурой.

— Ну и змея эта Лаура! — проворчал Ворон. — Она пытается опять вернуть его к себе.

— Я не понимаю, почему женщины не могут оставить в покое чужих мужей? Ужасные негодницы большинство из них!

— Что ж, это только проявление охотничьего инстинкта.

Но леди Анингфорд вдруг вспыхнула.

— Вы циник, Ворон, — негодующе заявила она.

— Вы не забыли своего обещания показать мне завтра ваши любимые места, леди Этельрида? — говорил между тем Френсис, ловко уводя хозяйку от группы гостей к дивану, где им никто не мог помешать. — О человеке легче судить, когда знаешь, что ему нравится.

Леди Этельрида никогда не говорила о себе, особенно с мужчинами, и, вероятно, только потому, что ей очень нравился финансист, она поддержала разговор, который он начал не без умысла.

— Мои вкусы очень просты, — мягко сказала она, — и по ним вряд ли можно о чем-либо судить.

— Я был уверен, что они просты, — ответил Маркрут и, заглянув ей в глаза, после некоторой паузы продолжал:

— Просты, чисты и милы… Я всегда думал о вас, леди Этельрида, как об олицетворении всего простого, здорового и уравновешенного, — словом, как о совершенстве, — и это последнее слово прозвучало в его устах как ласка.

— Я самая обыкновенная, — ответила Этельрида, удивляясь самой себе: почему она на него не сердится, хотя имеет на то полное основание?

— Здоровый человек любит только совершенное во всем равновесие, — продолжал Френсис сдержанно. — Утомление и пресыщение вызываются исключительно нарушением равновесия и гармонии. Равновесие вещь чрезвычайно простая, но как все простое оно встречается очень редко.

— У вас, мистер Маркрут, на все есть теории? — спросила Этельрида, смеясь глазами.

— Теоретизировать иногда очень полезно, чтобы не потерять голову.

Леди Этельрида ничего не ответила, но была тронута. Она часто говорила своей подруге, Энн Анингфорд, что она не любит пожилых мужчин; ей неприятны их жидкие волосы, их жирные подбородки и закоснелые привычки. Но вот оказалось, что она заинтересовалась, и даже очень, одним из пожилых мужчин, ибо Маркруту было не менее 45 лет; правда, его красивые каштановые волосы очень густы, а сам он худощав и строен.

Этельрида, почувствовав, что лучше перевести разговор на более общие темы, заметила:

— Зара сегодня необычайно хороша.

— Да, — ответил финансист, нехотя отрываясь от интересного разговора, — я надеюсь, что когда-нибудь они будут счастливы.

— Почему вы говорите «когда-нибудь»? — быстро спросила Этельрида. — Я думала, они и теперь уже счастливы.

— Кажется, не очень, — ответил Маркрут. — Но вы помните наш уговор за обедом? Они будут идеально счастливы, если их оставить в покое, — и он взглянул на Тристрама, разговаривающего с Лаурой.