Приданое для Царевны-лягушки
Шрифт:
Конечно, девочка была похожа на Алевтину, но как-то отдаленно. Меньше ростом, с более притягательным лицом... Но вот глаза! Глаза были те же, что давеча смотрели на него близко.
– Я тоже, знаете ли, здесь не последний человек! – подкрутил ус Юг Иванович.
– Через полчаса! – сделала ему ручкой Василиса.
Она то сидела на коленках у тучного Севера Ивановича, то лезла под стол, ползая там и приводя собравшихся для таинства жрачки обжор в несколько нервическое состояние.
– До чего изящное создание! – с завистью
– Прикосновения? – поперхнулся Платон.
– Она трогает меня за ногу.
– Василиса, – наклонился Платон. – Вылезай. Хочешь поесть?
– А что есть? – она села под столом по-кошачьи, расставив колени, и сложила у ступней ладошки. И взгляд у нее был совершенно кошачий – никакого выражения.
– Есть холодная телятина с брусникой, заливная рыба, паштет из гусиной печени с трюфелями, цветная капуста с креветками и оливками, семга в вишневом желе, маринованные перчики с острым сыром, запеченные в сдобном тесте перепелки...
– Перепелки? – заинтересовалась Василиса и вылезла между ног Платона из-под стола. – Птички?
– Да, это такие маленькие птички.
– Их запекли в тесте?
– Это не совсем то, что ты думаешь...
– С косточками и перышками? – не слышит его Василиса.
– Нет. Мясо перепелки вложили в тесто и вылепили фигурку птички.
Осмотрев высокую горку в полсотни румяных птичек из теста, Василиса задумчиво посмотрела на Платона. Он вздрогнул – опять этот узнаваемый взгляд.
– А где косточки и перышки от них?
Сидящая рядом с Платоном Серафима тронула его ногу своей.
– Деточка, – сказала она голосом, которым взрослые бездетные женщины считают нужным говорить с детьми, – видишь, вон сидит дядя Петя, он сам настрелял в подсобном хозяйстве от своего никелевого комбината много-много птичек. Их доставили сюда самолетом, повар нам их приготовил, а косточки и перышки выбросил в мусорное ведерко!
– Покажи, – потребовала Василиса, взяв Платона за руку. Платон воспользовался этим и рассмотрел ее пальчики на левой руке. На среднем – подживший порез.
– Деточка... – решила продолжить воспитательную беседу Серафима, но Василиса остановила ее:
– Отвали.
– Ты хочешь пойти в кухню? – уточнил Платон. Дождавшись уверенного кивка, он спросил: – Чтобы осмотреть там мусорное ведро?
– Да.
– Ну что ж...
Выбравшись из-за стола, они направились в кухню под удивленными взглядами обжор.
Повар и два его помощника долго не могли понять, что от них требуется. Но хорошая оплата этой вечеринки и профессиональная вышколенность оказали свое действие. Один из помощников пошел на улицу рыться в полиэтиленовых пакетах, которые он только что туда выбросил, а сам повар провел «прекрасную фею» к столу, где обрезалось мясо с только что зажаренной на гриле тушки поросенка. Нет, – отказалась прекрасная фея, – ей не нужны косточки поросенка и его шкурка.
– Я еще не настолько
Принесли пакет с мусором. Ничем не выдав своего удивления, молодой помощник, бросая потрясенные взгляды на ноги стоящей рядом феи, открыл пакет, чтобы ей было удобно там рыться.
Василиса присела и запустила руку в пищевые отходы. Платон, стиснув челюсти, отвернулся. Когда она достала руку с прилипшими к пальцам перышками, он распрощался на этот вечер со своим аппетитом.
– Спасибо, – поблагодарила Василиса и даже изобразила подобие реверанса.
Из кухни она направилась в туалет. И заставила Платона вымыть ей ноги. Подняла в раковину правую ногу и выжидательно уставилась на Платона.
– Что – я? – удивился он ее нежеланию мочить руки. – Ну ладно...
Вымыл с мылом крошечную ступню, потом – другую. Присев и вытирая их своим носовым платком, Платон поинтересовался, не собирается ли она вымыть руки после такой потрясающей экскурсии на кухню?
Ничего не ответив, Василиса вернулась к столу и спокойно забралась на колени к Югу Ивановичу, вернее – на одно колено, потому что в сидячем положении его живот не позволял ногам сдвигаться. Она попросила его съесть птичку из теста. Юг Иванович съел пяток, потом решил накормить девочку. Платон в этот момент отвлекся, а когда поднял глаза, обомлел. Василиса стояла на столе между семгой в вишневом желе и паштетом из гусиной печени с трюфелями. Пританцовывая, она легко прошлась по всему столу и вернулась на прежнее место. Под одобрительный гул мужчин она начала танцевать, держа в руке надкушенную птичку из теста. Кто-то подсуетился, и небольшой оркестр, приглашенный под горячее, лихорадочно похватал инструменты и приступил к музыкальному сопровождению.
– Слезь немедленно! – прошипел Платон, пытаясь поймать Василису за лодыжку.
Его попросили не мешать. Василиса двигалась легко и красиво, с грацией профессиональной танцовщицы на обеденных столах. Не опрокинула ни одного бокала, не задела ни одного прибора. В какой-то момент она прижала руки с выпечкой к груди, потом резко выбросила их вперед и... из ее рук выпорхнула серая птичка, довольно неуклюже плюхнувшаяся на пол.
Все захлопали, кроме Платона.
Василиса на цыпочках вернулась к блюду с запеченным перепелиным мясом, взяла еще одну птичку. Прижала к груди. Выбросила руки. Птичка вылетела. Еще раз... И еще!..
Платон никогда не видел обжор в таком восторге. Они хлопали и кричали, заглушая музыку, а Платон в ужасе смотрел на встрепанных перепуганных перепелок, мечущихся под стульями.
Мама-Муму исхитрилась поймать одну, рассмотрела ее и даже пыталась выдернуть перышко.
Платон закрыл лицо ладонями.
Когда все поутихло, перепелок ловили совершенно обалдевший повар, два его помощника, саксофон и скрипка из оркестра. Компания обжор, забыв о еде, разбрелась по залу, пытаясь танцевать с Василисой. Она предпочла игру в прятки, и вот уже Юг Иванович с завязанными глазами топчется на месте и хлопает перед собой ладошками, как медведь.