Придурки или Урок драматического искусства
Шрифт:
ЗЮКИНА. Муж.
СПИВАК. Сидит?
ЗЮКИНА. Нет. Воюет. Танкист. При чем тут все это?
СПИВАК. Объяснения - потом. А пока представьте: кончи
лась война, объявили амнистию, вы вышли, вернулись в
родной город. Поселились в гостинице...
ЗЮКИНА. Со справкой об освобождении? Кто меня пустит в
гостиницу? У тетки.
СПИВАК. Пусть у тетки. Вы знаете, что ваш муж в городе,
в любой момент может прийти. Но вы не знаете, что он... До
пустим,
нимаете? Он - и не он. Попробуем. (Школьникову.) Войдете по
моему знаку. (Зюкиной.) Начали.
Зюкина входит в выгородку. Постепенно движения ее обре
тают свободу, с лица исчезает привычная для всех лагерников
настороженность и ожесточенность. Но если бы режиссер
спросил ее "Что вы сейчас делаете?" - она не ответила бы:
"Жду мужа". Нет, с ней происходит что-то совсем другое.
Спивак поднимает руку, готовясь подать знак Школьнико
ву. Но прежде чем он успевает это сделать, за кулисами раз
дается грохот: в темноте зацепившись за что-то винтовкой,
на сцену вваливается КОНВОЙНЫЙ.
С криком ужаса и отчаяния Зюкина отступает к стене.
КОНВОЙНЫЙ. Тю! Чего она?
ШКОЛЬНИКОВ (Зюкиной.) Что с вами?
СПИВАК. Текст!
ШКОЛЬНИКОВ. "Чего вы боитесь?"
ЗЮКИНА. Не могу больше... не могу! Да что же это за
треклятая жизнь?! Кругом вертухаи, лягавые! Даже в мыслях, в
мечтах!.. Я больше не могу!..
СПИВАК. Текст!
ШКОЛЬНИКОВ. "Не бойтесь! Я ваш собрат по искусству,
или, лучше сказать, ремеслу..."
Пауза.
СПИВАК. Прервемся. Все верно, Серафима Андреевна. Не из
нашей пьесы, но все верно. Все правильно. Все. Все.
Фролова наливает в кружку воды, дает Зюкиной. Зюкина
пьет.
КОНВОЙНЫЙ. Товарищ старший лейтенант, разрешите, это...
тут посидеть? А то третий день в караулке. Гогочут, ржут. Ну
их. Как кони. Грубый народ. Я, это, тихо. А?
ШКОЛЬНИКОВ. Ефим Григорьевич?
СПИВАК. Пусть сидит.
Конвойный пристраивается в глубине сцены.
ШКОЛЬНИКОВ (Зюкиной). Лягавый - это вы про меня?
СПИВАК. Не отвлекаться! Продолжаем работать. Теперь я
отвечу на вопрос Серафимы Андреевны. "При чем тут все
это?" (Обращаясь, в основном, к Школьникову.) Принято
думать, что в театре все ненастоящее. Величайшее
заблуждение. Театр существует две тысячи лет и будет
существовать, пока люди остаются людьми. Именно потому, что
в театре все всегда настоящее. Ибо творится воображением
артиста и зрителя. Вот - стул. (Опускается
"Ты, отче патриарх, вы все, бояре,
Обнажена моя душа пред вами:
Вы видели, что я приемлю власть
Великую со страхом и смиреньем.
Сколь тяжела обязанность моя!.."
Стул? Трон! Реальность воображения. (Показывает на
Бондаря.) Артист? Боевой офицер? Японский шпион!
Реальность сознания. Жизнь может быть наполнена
чудовищными нелепостями, человеческое сознание, этот
жалкий раб обстоятельств, может мириться с ними.
Воображение - никогда! Воображение всегда свободно! Но
чтобы воображение артиста вызвало в ответ воображение
зрителя, оно должно питаться не химерами сознания, а плотью и
кровью души. Вся наша боль, счастливейший и горчайший опыт
жизни, благороднейшие порывы и самые стыдные и низ
менные бездны души - вот из чего мы творим сценическую ре
альность. И в пустейшей комедии. И в величайшей трагедии.
Другого материала нет. (Зюкиной.) Поэтому я не извиняюсь,
что невольно причинил вам душевную боль. Нет, не
извиняюсь. Это - театр!.. (Школьникову.) И вы же понимаете,
что все происходящее здесь нельзя принимать буквально. А
тем более - обижаться на случайное слово.
ШКОЛЬНИКОВ. Я-то понимаю...
СПИВАК. Продолжим. С реплики: "Шмага кланяется".
ЗЮКИНА. "Что вам угодно, господа?.." Не могу... Извини
те... (Отходит в глубину сцены.)
Пауза.
КОНВОЙНЫЙ (придвинувшись к Зюкиной, раскрывает
перед ней портсигар). На, закури... землячка. Надо же, нервная ка
кая. Как кобылка! (Негромко.) Слышь, кобылка. Тушенка есть.
Американская. А?
ЗЮКИНА. Уйди... от греха... мерин!
БОНДАРЬ (почти по пьесе). О, меценат! Просвещенный пок
ровитель искусств и всяких художеств! Ну-ка, меценат, изволь
сигарочку. Из пьесы великого русского драматурга Островского
ты знаешь, конечно, что я курю только один сорт?
КОНВОЙНЫЙ. Эта... какой сорт?
БОНДАРЬ. Чужие! (Выгребает из портсигара все папиросы и
покровительственно похлопывает Конвойного по плечу.)
"Норд". И как люди эту дрянь курят?
КОНВОЙНЫЙ. Ну, артисты! Вот это артисты! (Отсаживается
в угол.)
ШКОЛЬНИКОВ. Ефим Григорьевич, пусть Лариса Юрьевна за
Кручинину почитает. В качестве помрежа.
СПИВАК. Но... она не одета.
ШКОЛЬНИКОВ. Это не помешает. Лариса Юрьевна?
ФРОЛОВА. Я готова. С какого места?