Придурков всюду хватает
Шрифт:
ГРАФА 12
Площадь требовала своего жанра, окутываясь плотной площадной руганью. Все ругали, конечно, иезуитов, и только мой лучший друг Синокрот укромно молился и анализировал ситуацию. И еще Синокрот давал священную клятву.
— Клянусь, Вася, — шептал мой лучший друг, — я соберу весь твой пепел до последней пригоршни. Весь твой классический пепел будет стучать в моем сердце. Я не дам развеять его по ветру!..
Я, собственно, не сомневался, что так оно и будет, — за свой пепел я был спокоен, но меня волновало другое. Меня сильно тревожила огнедышащая ненависть масс к благородной деятельности иезуитов, продолжающих обращать в подлинную веру толпы язычников и еретиков. А подлинная вера, согласно моим показаниям в
Вы вот думаете, что все, кроме вас, порочны. Вы вот считаете, что человек, а конкретно Василий Скобкин, помойная яма. Вы вот полагаетесь только на свои законы и авторитеты. А для иезуитов единственный закон — Иисус Христос! И любой человек для них, в том числе и вы, и Василий Скобкин, образ и подобие Божие. Вы, конечно, вправе, в порыве общественного мнения, иезуитов запретить или уничтожить, как уже сделали это двести лет назад, но что изменится? Иезуиты все равно вернутся, так как сие угодно Богу.
Но вы плевать на это хотите и торчите на площади, вечно торчите на площади, проклиная иезуитов вместе со мной. И каков результат? Результат таков, что я перестаю писать в настоящем времени, уповая на то, что таким образом оно быстрее закончится и станет прошедшим. И вы, оставленные мною в прошедшем времени, никакою отношения к светлому иезуитскому будущему иметь не будете.
ГРАФА 13
О ком только, сидя в тюрьме, не вспомнишь, чего не представишь себе! Какими только внезапными догадками не поперхнешься, какие ситуации не прояснятся! О, лучше бы они не прояснялись, эти ситуации, а оставались непонятными до конца моей трагической жизни. Противоестественного конца моей жизни, до которого, чувствую, немного осталось.
А меня еще в католической холодности обвиняют! Я, конечно, не пирог с яйцами, чтобы теплым быть, но ведь, положим, меня никто по-матерински же укутывал, чтобы я текло сохранял. Но каждый, хотя это и представляется невозможным, старался сожрать меня со всеми яйцами и потрохами. И мне приходилось, как тому Колобку из русский сказки, безапелляционно уходить.
Ах, что за прелесть эти сказки! То тебя отправляют неизвестно куда и зачем, то в печь сажают, то обувают в железные испанские сапожки, то подносят брагу, которая течет по усам, а в рот не попадает… Ну, дайте, в конце концов, хоть глоток браги спокойно выпить!.. Не дают, сукины дети, даже в день собственной смерти не дают!
А жизнь, чем наша жизнь сказок не прелестнее? То тебя гонят и в хвост и в гриву, то судят судом истории!.. Прокурор вон набросал проект моего смертного приговора на бланке с собственным анализом мочи., полученным им во время судебного заседания. Я понимаю, что у него в моче сахар обнаружили, но, может, это ошибка? Может, ему, перед тем как мне смертный приговор выносить, следовало бы сдать свежую мочу на повторный анализ?.. А судья! Судья у меня женщина с песьей толовой. То ли она чересчур увлеклась искусством Древнего Египта, то ли обменялась частью тела с какой-то собакой. И теперь какая-то собака бегает по залу суда с толовой судьи, а судья, нацепив парик на собачью голову и брызгая слюной, беспрерывно лает.
И весь этот процесс века так меня тяготит, что хочется встать и уйти. Уйти куда глаза глядят, где
На этот раз меня, к примеру, засунули головой в кипящий самовар. А когда довели степень кипения воды до предела, задали очередной вопрос:
— Ваша национальность?..
— По национальности я католик, — ответил я, не моргнув глазом.
А что еще я мот ответить, когда оно так и есть? Что еще я мог сказать моим мучителям и заплечных дел мастерам? И очень правильно я их обескуражил, потому что на нервной почве они весь кипяток из самовара вылакали и перенесли заседание на следующий день. А меня отконвоировали в камеру и заперли на все засовы, чтобы я продолжал размышлять и о прелести сказок, и о прелести жизни.
ГРАФА 14
— Не делай другому того, чего не желаешь себе, — много раз повторил прокурор синедриона, призывая присяжных заседателей поскорее со мною кончать.
Так со мной и покончили, объявив никчемным мое существование и лишив удостоверения личности. Удостоверения, подтверждающего, что я личность. Следовательно, я не личность. Другие, которые личности, получат премии и организуют премии имени своих личностей.
Но вот ведь какой расклад: с одной стороны — другие, все сделавшие для того, чтобы мне было во всем отказано, а с другой — Бог. Все сделал для меня Бог, приведя за руку в Свою Церковь. В Церковь, где раб становится свободным. Настолько свободным, что у него невозможно отнять веру.
ГРАФА 15
Я сидел, склонившись над тюремным столом, и проникновенно наблюдал за жизнью, бьющей ключом в капле воды. В капле, оставленной надзирателем, каждое утро наливавшего мне кипятка из медного чайника. Я добавил в каплю не выпитый чай, превратив ее тем самым в лужицу, и жизнь закипела в ней с удвоенной силой. Теперь великое множество микроорганизмов, все эти амебы, инфузории-туфельки и хламидомонады не только беспрерывно питались и размножались, шевелили ресничками и передвигались туда-сюда, но и ощущали себя народом. Великим народом великой и нерушимой державы, только что избравшим президента и учредившим правительство. Одновременно был создан конгресс или парламент — я, право, не разобрался из-за страшного возбуждения, царившего в лужице. Неистового возбуждения, вызванного речью президента, получившего высшую премию Лужи то ли от конгресса, то ли от парламента, то ли от Союза луженых глоток.