Приемщица
Шрифт:
– Но ведь вы этим занимаетесь?
– Мы этим занимаемся, – поправил Шанин. – Поскольку иначе человечество вымрет. А кроме того, это один из способов не умереть с голоду нам самим. Хотя можно умереть и от другого…
Из-за стены что-то спросили – Саша подалась в окошко, что-то отвечая. Я отметила, сколь совершенна ее задница. Разумеется, она была принципиально иной, чем та, которую я видела в моечной – округлая, вытянутая вниз, она сияла, как раздвоенный экзотический плод с почти жемчужной кожицей.
Пожалуй, это была самая красивая из всех виденных мною женских задниц… хотя, честно говоря,
Доктор вздохнул и звонко шлепнул девушку по ее красивым местам.
Она не отреагировала, продолжая с кем-то говорить. А я, задержав взгляд дольше необходимого – никогда в жизни не видев вот так близко голую женщину – заметила, что на Сашиных ногах до самых колен темнеют и блестят влажные полосы.
Девушка выпрямилась, отвернулась от захлопнувшегося окошка, шагнула к стойке, потянулась к кипе бумаг. Отработавший донор встал с кушетки и схватил бедра над черными резинками. Саша продолжала писать – он поддел ее снизу и принялся молотить так быстро, словно ожидал, что в любой момент тело у него отнимут. Начальница отдела не обращала внимания, находившийся внутри предмет ее не волновал – заполнив один журнал, взяла со стола следующий. Парень коротко вскрикнул и притиснул девушку к себе, потом отвалился – на белых ягодицах еще пару секунд алели отпечатки пальцев – и, тяжело дыша, поплелся в душевую.
А начальница писала и писала, не обращая внимания на жидкость, ползущую из нее по чулкам.
Дописав, положила ручку на стол и направилась в бокс, где работал использовавший ее донор. Нагнулась над кушеткой – я невольно отметила, сколь хороши ее ноги, ненастояще длинные из-за тонких шпилек – и вышла со скомканной простыней в руках. Вернулась за стойку, открыла еще одну, не замеченную мной узкую дверь, исчезла в темноте.
– Гигиена у нас на всей высоте научно-технического прогресса, – сказал доктор. – После каждого акта белье меняется, даже если осталось чистым. У Александры в кладовой кипа свежего, после конца рабочего дня использованное забирают в прачечную, и так далее.
Начальница цеха защелкнула дверь, прошла с тот же бокс и принялась застилать кушетку. При этом она наклонялась так, что я невольно отвела глаза, чтобы не увидеть всего, что темнело и блестело у нее между белых ягодиц над черными краями чулок.
– Вот это и есть наш процесс, – подытожил Шанин. – И это еще не предел. Ну, теперь вы все видели, пойдемте знакомиться с коллегами.
– Куда? – спросила я, поняв, что помещение имеет бездну всяких закоулков.
– В бытовку, – коротко ответил доктор, увлекая меня в дальний конец цеха. – Надеюсь, вам понравится и там.
– Я тоже, – я кивнула, поняв, что здесь все продумано до мелочей.
Краем глаза я увидела, как Саша протирает шваброй идеально блестящий пол.
6
«Комната отдыха» приемщиц – как правильно именовалось помещение, где мои новые коллеги коротали свободное время – в самом деле мне понравилась.
Слепо забеленные до откидывающихся фрамуг окна не мешали ощущению света. В одном углу стоял горшок с высокой драценой, в простенке около двери сияло ростовое зеркало, как в магазине одежды, наполнявшее помещение простором. В комнате разместились три кушетки, шкафы, несколько стульев, большой стол с набором, привычным для заведений, где
Поистине организаторы учли все, чтобы женщины, служащие сосудами для сбора предоплаченного продукта, в свободные минуты могли себя восстановить и даже приумножить.
Когда доктор меня привел, обе приемщицы оказались на месте.
Та смугловатая, которую на моих глазах имел донор, разрядившийся потом в начальницу отдела, сидела около стола, закинув ногу на подоконник, и медленно пила кофе.
Вторая, светлая, расположилась на стуле – точнее, сразу на двух, положив на каждый по одной своей половинке. И, склонившись, пинцетом для бровей выщипывала интимные волоски.
Обе были без одежд, как и предупреждал доктор.
И обе в общем соответствовали описанному критерию отбора.
Смуглая была идеальной с точки зрения внешности «ниже средней». Лицо ее было жестким и даже суровым, скорее мужским, нежели женским. Она состояла из двух частей. В нижней раздалась по-женски, имела бедра-брусья и очень длинные голени. А верхняя осталась почти подростковой. Ее признаки млекопитающих представляли собой довольно жалкое зрелище: размерами они не превышали моих ладоней. В довершение женщина была подстрижена под ноль и выкрашена басмой.
Вторая представляла полную противоположность: белая и гладкая, чрезмерно обильная. Над круглыми белыми плечами возвышалась большая красивая голова с благородным профилем. Ей бы пошли светлые кудрявые волосы изрядной длины. Но она тоже имела короткую стрижку и казалась сивой. На огромной ягодице я рассмотрела цифры 1340, написанные черным маркером.
Доктор представил меня: темную звали Катей, светлую – Адой. Женщины прервали свои занятия, попросили сразу перейти на «ты» и с поразившим меня радушием предложили выпить кофе всем вместе.
С новыми коллегами с первой секунды было необычно легко и просто.
Сначала я даже подумала, что их радушие наиграно. Везде и всюду, где мне приходилось работать, нас женщин – точнее, это я была женщина, а они оставались просто бабами – имелось огромное количество и жили мы, как скорпионы в банке.
Но здешний коллектив сразу оказался бесконфликтным.
Мне налили кофе и, чтобы завязать разговор, я начала с того, что меня в самом деле заинтересовало.
– Слушай, – я обратилась к белотелой Аде. – Можно вопрос?
– Хоть два. Спрашивай, я тебе не съем.
– И я не съем, – добавила Катя. – Разве что немного покусаю.
Ее голос оказался низким и приятным.
– Пока один и только к Аде, – я тоже засмеялась. – Я поняла, что доноры кодируются пятью цифрами, вас… то есть нас всего три штуки и не кодируют. Что означает четырехзначный номер на попе?
– Это не номер, – Ада захохотала, тряся всеми складками. – Это время последней сдачи. Тебе доктор говорил про срок пипира пятнадцать минут?