Приевшаяся история
Шрифт:
— Здесь всегда будет там, где мы вдвоем. Я могу руководить операцией дальше?
— Только не на Белтейн! На празднике будешь поклоняться мне! — она улыбнулась, я не видел этого, но ощутил по резкому рывку веселья, поднявшемуся винтом от солнечного сплетения.
— Значит, от набедренной повязки из коры и листьев мне не отвертеться?
— Скучно знать все наперед. Я официально разрешаю тебе избежать позора соблюдения языческого культа и не прикрываться вообще. Не думаю, что действо будет массовым!
Она развернулась, кокетливо теряя и так неизвестно на чем державшуюся одежду, и заставила
Мое отсутствие длилось всего несколько минут. Но возвращение заставило пробудиться первобытный ужас. Спала она сегодня беспокойно, что было закономерно. Но сейчас рисунок тела под тонким покрывалом – свернутая на боку в позе зародыша. Она дышала тяжело и хныкала, не отпускаемая сном. А когда я взялся будить настойчиво, по прижатой ткани расплылось алое пятно.
Я не в лесу живу, и все же женские циклы остаются непознанной, кажущейся лишней в этой жизни деталью. Да и с моим дотошным характером пришлось с ними ознакомиться. Неожиданно! Она подскочила, рефлекторно потянула одеяло выше, потом попыталась воткнуть его между ног. Опомнилась и велела не смотреть. А я, хмыкнув, сгреб ее с ворохом белья и направился в ванную.
Под душем, действительно, предпочитая глянуть в лицо, задал вопрос о наболевшем:
— Выкидыш?!
Легкой рябью, сменяясь, пробежало несколько выражений: от задумчивости, до безотчетного веселья и тут же такого ужаса, который видеть не хотелось. Она зачем-то притянула мою голову под воду и вниз, заставляя прижаться ухом к животу. Как будто там можно было что-то расслышать.
— Нет! Это стресс. На неделю раньше. Но от этого не легче. Больно, ужасно больно!
А вот с этим можно было бороться. И все на свете запрещенные вещества не понадобятся в одночасье, когда есть известные рецепты и готовый состав в кармане с чарами невидимого расширения.
Хочешь не хочешь, а год надо было заканчивать и только потом думать, что делать дальше. А ведь мысли, их бесконечный бег, присущий мне как мыслящему существу, были о самом разном и почти всегда приходили к тому, что я не желал бы так мешать личное с общественным. Нам слишком хорошо было в тесном мирке двух единомышленников, людей внезапно нашедших опору и счастье друг в друге, что ни понимания, ни молчаливого недоумения с осуждением не хотелось.
***
Марийка занялась вдумчивым составлением венка с самого утра выходного дня, на который выдался Белтейн. По собственным информационным каналам я знал, что массовых гуляний не предвидится. Она настойчиво пресекла попытки сопроводить ее на прогулке. Пришлось мучиться ожиданием вечера. Есть, не чувствуя вкуса, она не явилась на обед. На мой патронус, человека доведенного до паники, пришел ответ в пару слов:
— Приходи, как только солнце сядет, на то место, где мы заняли сил у земли.
Итак я шел, как первобытный человек, считающий землю живым существом способным воплощаться в тело богини, предстающей в облике жрицы. Эта сложная и одновременно простая взаимосвязь, возникающая у человека, не знакомого с законами
Место совсем нетрудно было найти, по испускаемому фону магии. С другой стороны, волшебник, не являющийся счастливым обладателем лисьего нюха, точно миновал бы его. Она оградила место таинства множеством слоев магии. Непроницаемый купол был предназначен впустить лишь одну персону. Но только стоило прикоснуться, как руку хлестнуло предупредительным откатом. На ладони красовался вишневый вспухший след. Я должен был разгадывать ее загадки?
Но я ошибся. Никаких загадок Сфинкса, никакого силового натиска. Жертва была принесена и сочтена достойной. Колдовство расступилось, как занавес. А за ним была моя Богиня. Она стояла в свете пяти полыхающих факелов, накладывающемся друг на друга и лишающим полянку теней. Предельная четкость и резкость форм. Огромное, как колесо телеги, сооружение венчало ее голову. Жар, удерживаемый щитами, покрыл ее тело потом. Разливался приторный запах меда и молока, каплями стекающих по телу. И понятно становилось, что у действа нет слов.
Я влип, как пчела, рванувшая на мед. Позабыл имя свое, вкушая и соль земли, и сладость ее плодов. Создавалась полная иллюзия, что ее грудь сочится молоком сама по себе. Это было страшно, противоестественно и интимно и порождало страсть и похоть такой силы, что я, как говаривала Сивилла, покинул пределы разума… И я просто помню все как помню и не могу анализировать.
Она владела мной или я ей. Бесчисленное количество раз перекатываясь по земле, мы были облеплены ею, на самом деле ощущая мощь земных процессов плодородия, а не грязь, скрипевшую песком на зубах. Словно две змеи в клубке, не способные остановиться. Пока не уснули оба, не сговариваясь, изможденные и переполненные тем, что продуктам урбанистического воспитания, будь ты маг или маггл, знать не стоит.
А еще через неделю я понял, что она не одна. Вот просто так, без примеси рационального. Повернулся поутру, положил ладонь, как намагниченную, на ее живот, провел. Я часто так делал. Но сегодня… Сегодня все было не так! Нет, Марийка не оттолкнула – напротив, вздохнула облегченно. И я понял, она собиралась сказать, а сдерживал ее совсем не страх, а неуверенность.
— Как думаешь, — лениво было ворочать языком, такое расслабление разливалось по телу, — мальчик будет похож на тебя или на меня?
— А какая разница? — подобную лесть я мог услышать только от моей Вороны, здорово переопылившейся со временем в плане юмора. — Вот если это будет девочка и похожа она будет на тебя, тогда катастрофа…
***
Голову миссис Снейп венчала кепка с логотипом «Вышеградских воробьев». Жена стояла в комнате, выходящей окнами на восток, и листала палитру красок, прикладывая задумчиво к стене. Животик было заметно уже как следует.
Марийка обратилась ко мне не глядя, она всегда знала, когда я вхожу, даже если я старался не дышать: